ЛИЦО НЕЗНАКОМЦА

Предлагаем читателям роман из серии "Инспектор Монк" (журнальный вариант).

ГЛАВА 1.

Он открыл глаза и увидел над собой нечто серое и однообразное, похожее на осеннее небо - угрожающее, тяжелое. Моргнул и взглянул снова. Он лежал навзничь, а бледно-серое нечто было всего-навсего потолком, потемневшим от сажи и многолетних испарений.

Он пошевелился. Кровать оказалась короткой и жесткой. Сделал попытку сесть, и движение отозвалось острой болью. Казалось, в грудь всадили кинжал. Ныла туго забинтованная левая рука. Стоило приподнять голову - и кровь начинала бить в виски с тяжестью молота.

В нескольких футах стояла еще одна деревянная койка - точное подобие той, на которой лежал он сам. Там, под серым скомканным одеялом беспокойно ворочался человек с одутловатым лицом. На рубашке его темнели пятна пота. Дальше - еще один, ноги которого были спеленуты промокшими кровью бинтами; потом еще один... и так до самого конца огромной комнаты, где под испятнанным копотью потолком чернела пузатая печь.

Паника овладела лежащим, обдало покалывающим кожу жаром. Он - в работном доме! Боже милостивый, как такое могло случиться?

Однако день был в полном разгаре! Неловко извернувшись, он оглядел помещение. На выстроившихся вдоль стены койках лежали люди. Ни один работный дом страны не мог позволить себе такой роскоши! Всех бы подняли и отправили трудиться.

Конечно, это больница. Иначе и быть не может! Почувствовав облегчение, он осторожно опустил голову на подушку, набитую отрубями. Как его занесло сюда и какое несчастье с ним стряслось, он не помнил, хотя рука была, несомненно, повреждена - ныла и плохо слушалась. Каждый вздох вызывал острую боль в груди. Что случилось? Рухнула стена? Сбросила лошадь? Упал с высоты?.. Воспоминаний не было - даже страха своего он и то не смог припомнить.

Затем над ним склонилось ухмыляющаяся физиономия, и бодрый голос произнес:

- Ну что, снова, гляжу, очнулись? Лежащий посмотрел вверх, на круглое, как луна, лицо. Грубоватое, покрытое мелкими морщинами, оно широко улыбалось, обнажая щербатые зубы.

Нужно было собраться с мыслями.

- Снова? - растерянно переспросил он. Пустое гулкое прошлое расстилалось позади, подобно белому бесконечному коридору.

- А то нет? - отозвался добродушный голос. - Вы уж тут несколько дней валяетесь. Имя свое, чай, так и не вспомнили? Ну как вы сегодня? Как рука?

- Мое имя? - Он действительно ничего не помнил.

Не помнил собственного имени? Что за бред! Как можно забыть собственное имя! Его зовут...

- Ну так как? - настаивал голос. Мысленное усилие не вызвало ничего, кроме паники.

- Не помните. - Голос был исполнен сожаления. - Так я и думал. Ну, тут позавчера были ищейки и сказали, что вы - Монк. Вильям Монк. Что ж вы такого натворили, если за вами ищейки приходят?

- Служитель поправил подушку и одернул одеяло. - Может, хотите похлебать чего горячего? А то ведь холодно - даже здесь... Июль, а погода - как в ноябре! Я принесу вам овсянки, если хотите... А дождь-то, дождь - хлещет и хлещет...

- Вильям Монк? - повторил он.

- Ну да, так сказали ищейки. Того, что приходил, звали Ранкорн, да... Мистер Ранкорн, инспектор, важная шишка, во как!

- Мужчина вздернул лохматые брови. - Вы, верно, один из тех щеголей, что выуживают у джентльменов кошельки и золотые часики? - Круглые ласковые глаза смотрели, однако, без тени осуждения. - Когда вас сюда принесли, одежка на вас была самая что ни на есть господская, правда, грязная, порванная и вся в крови.

Монк не ответил. Голова у него шла кругом от бесплодных попыток извлечь хоть что-нибудь из памяти. Даже имя свое он словно слышал впервые. "Вильям", правда, звучало привычно, но это весьма распространенное имя. У каждого есть дюжина знакомых Вильямов.

- Так, значит, и не вспомнили... - удовлетворенно заключил служитель. Он навидался здесь всякого, и никакие ужасы и странности не могли уже его удивить. На его глазах люди умирали от чумы и оспы или лезли на стены от страха перед тем, чего на самом деле не существовало. Взрослый человек, который не мог вспомнить вчерашний день, был ему любопытен, но не более того. - Или просто не хотите говорить? - продолжал он.

- Ну, я вас не виню. - Он пожал плечами. - Ищейкам только словцо скажи - сразу вцепятся... Так как насчет овсянки? Вкусная, густая, только что с плиты!..

Монк был голоден, кроме того, даже под одеялом его пробирал озноб.

- Да, пожалуй, - согласился он.

- Вот и хорошо. Ох, чует мое сердце, завтра вы на меня опять уставитесь, когда я вам скажу, как вас зовут. - Служитель покачал головой. - Что ж вы все-таки натворили? Сперли бриллианты из короны?

- И мужчина, посмеиваясь, двинулся к чернеющей в глубине палаты печке.

Полиция! Да уж не вор ли он? Предположение было отвратительным, причем само по себе, независимо от страха перед наказанием. Тем не менее даже эту мысль отбрасывать не следовало.

Кто он? Что за человек? Пострадал ли, совершая отважный благородный поступок, или же, напротив, был затравлен, как зверь, за какое-то преступление? Или оказался просто жертвой?

Он еще раз обшарил закоулки памяти и не нашел ничего. Он должен был где-то жить, знать каких-то людей, их лица, голоса, характеры. И тем не менее - ни единого воспоминания!

* * *

Однако, проснувшись следующим утром, он уже точно знал, как его зовут и где он находится. Скудные события предыдущего дня вспомнились без труда: служитель, горячая овсянка, стонущий и ворочающийся мужчина на соседней койке, сероватый потолок, грубое одеяло и резкая боль в груди. О времени Вильям и понятия не имел, но, видимо, когда в палату вошел полицейский, миновал полдень. Пришедший оказался крупным представительным мужчиной, хотя, может быть, вся представительность его заключалась в полицейском плаще и высокой форменной шапке. У него было костистое длинноносое лицо, широкий рот и настолько маленькие и глубоко посаженные глаза, что трудно даже было сказать, какого они цвета. Выражение лица - скорее приятное, несмотря на сдвинутые брови и поджатые губы. Посетитель остановился у койки Монка.

- Ну на этот раз вы меня узнали? - бодро спросил он.

Монк не покачал головой - это бы причинило ему боль.

- Нет, - просто ответил он. Подавив раздражение и некоторую растерянность, полицейский оглядел Монка с ног до головы, нервно прищурив при этом один глаз, словно прицеливаясь.

- Сегодня вы выглядите получше, - произнес он.

Монк лежал на койке закутанный в одеяло до подбородка и тем не менее чувствовал себя обнаженным и уязвимым. Инстинктивно он старался скрыть, спрятать свою слабость. На свете были десятки, сотни знавших его людей, он же не знал из них никого. Монк даже не знал, кто его любит, а кто ненавидит, кому он помог в прошлом, а кому причинил вред.

Он снова взглянул на полицейского, которого служитель вчера назвал именем Ранкорн. Пора было на что-то решаться.

- Я попал в катастрофу? - спросил Монк.

- Похоже на то, - сухо ответил Ранкорн.

- Ваш кеб перевернулся. Должно быть, лошади испугались и понесли. - Он покачал головой. - Кебмен расшибся насмерть, бедняга. Разбил голову о парапет. Вы были внутри, и это, видимо, смягчило удар. Пришлось повозиться, пока вас оттуда извлекли. Вы были все равно что труп. Никто и не думал, что вы окажетесь таким крепким парнем. - Он снова прищурил левый глаз. - И что вы расследовали - тоже не помните? - продолжал Ранкорн без какой-либо надежды в голосе. - Каким делом вы тогда занимались? Мы же вас не посылали туда! Вы что-то обнаружили сами? Вспомните, что именно.

Пелена оставалась непроницаемой.

Но надежда сменилась радостной уверенностью. Он был сыщик, вот почему его знали! Он не был ни вором, ни беглецом.

- Сколько я уже здесь лежу? - спросил Монк. - Я потерял счет дням.

Это прозвучало вполне убедительно - с больными такое случается часто.

- Больше трех недель. Сегодня тридцать первое июля... тысяча восемьсот пятьдесят шестого года, - не удержавшись от сарказма, добавил Ранкорн.

Боже правый! Больше трех недель, и он помнит из них только вчерашний день! Монк закрыл глаза. Три недели? Нет, дело обстояло гораздо хуже - он утратил всю свою прошлую жизнь.

- Больше трех недель?

- Да, - ответил Ранкорн. - Мы еще вернемся к этому. Когда вы встанете на ноги и сможете снова начать работу. Вам, конечно, потребуется отпуск, чтобы восстановить силы. Возьмите неделю-другую. Но не больше. А там принимайтесь за дело. Надеюсь, что все тогда и прояснится.

* * *

Тремя днями позже Монк покинул больницу, сразу, как только поднялся с постели. В подобных заведениях лучше не задерживаться. И дело тут не только в экономии, просто больница - место опасное. Известно, что пациенты чаще умирают, подхватив у соседа по палате какую-нибудь заразу, нежели от своих собственных недугов или увечий. Во всяком случае, так уверял добродушный служитель - тот самый, что сообщил Монку его имя.

В это легко верилось. За несколько дней Монк имел возможность наблюдать, как доктора переходят от страдающего лихорадкой к больному оспой, затем к истекающим кровью жертвам несчастных случаев - и обратно. Заскорузлые бинты валялись на полу, прачки не успевали их отстирывать, хотя, конечно, работали, выбиваясь из сил.

Честно говоря, бывало, что в палату иногда принимали по ошибке больных тифом, холерой или оспой. Впоследствии оплошность, конечно, исправляли и бедняг отправляли на карантин в их собственные дома, где у них оставался выбор: умереть или с Божьей помощью выжить. Таким образом вред наносился обществу минимальный. Что означает черный флаг, болтающийся в конце улицы, было известно всем.

Ранкорн оставил Монку его плащ и шляпу, тщательно вычищенные после несчастного случая. По крайней мере вещи пришлись Монку впору, разве что плащ был слегка великоват, впрочем, это объяснялось потерей веса. Дело поправимое. Монк уже знал, что мужчина он крепкий, высокий, стройный, однако лица своего, старательно выбритого служителем, он еще не видел ни разу. Он, правда, часто ощупывал лицо кончиками пальцев, когда никто не смотрел в его сторону. Крепкие кости, широкий рот - это пока все, что он мог сказать. Руки же были гладкие, без мозолей, с темными волосками на тыльной стороне ладоней.

В карманах он обнаружил несколько монет. Должно быть, плату за лечение вычтут из жалования. Будем надеяться, что жалование у него значительное... Кроме монет Монк извлек из кармана носовой платок и конверт, на котором значились его имя и адрес - Грэфтон-Стрит, 27. В конверте остался счет от портного.

Все еще чувствуя слабость, Монк сошел по лестнице и двинулся к главной улице. Остановив свободный кеб, он назвал вознице адрес и, откинувшись на сиденье, стал смотреть на улицы и площади, по которым они проезжали. То и дело мелькали встречные экипажи, кареты с ливрейными лакеями на запятках, а большей частью кебы, подводы, телеги. Он видел лоточников и мелких торговцев; мужчину, продающего только что пойманных угрей, и другого - с горячими пирогами. Выкрики их звучали весьма соблазнительно; Монк был голоден, но понятия не имел, сколько все это может стоит, и остановить кеб не решился.

Мальчишки-газетчики тоже что-то выкрикивали, но что именно - трудно было разобрать сквозь стук подков. Одноногий калека продавал спички.

Уличные картинки были знакомы Монку, но гнездились они где-то очень глубоко в памяти. Названий улиц, например, он решительно не мог вспомнить.

Тоттенхем-Корт-Род. Весьма оживленное место: экипажи, телеги; женщины в широких юбках перешагивают через забитую мусором сточную канаву; два подгулявших солдата в красных мундирах смотрят и смеются; рядом - цветочница и две прачки.

Кеб свернул на Грэфтон-Стрит и остановился.

- Приехали, сэр. Номер двадцать семь.

- Благодарю вас. - Монк неуклюже выбрался из кеба, он был еще слишком слаб. Даже такое легкое усилие далось ему с трудом. Он не знал, сколько следует заплатить вознице, и протянул ему на ладони флорин, два шестипенсовика, пенни и полпенни.

Возница поколебался, затем выбрал шестипенсовик и полпенни, приподнял шляпу и, хлестнув вожжами по крупу лошади, уехал, оставив Монка на мостовой. А тот еще долго не мог ни на что решиться, не имея ни малейшего понятия, что его ожидает в доме.

Положение было дурацкое. Кто выйдет открывать на его стук? С кем он сейчас столкнется: с другом или просто с хозяином дома? Забавно, но Монк даже не знал, есть ли у него семья.

Впрочем, в этом случае близкие непременно навестили бы его в больнице, выяснив у того же Ранкорна, где он. Или Монк был из тех людей, кому работа заменяет все, в том числе и семью?

Он заставил себя встряхнуться. Что за ребячество! Если бы у него была семья: жена или брат, или сестра - Ранкорн бы сказал об этом. Монку предстояло расследовать собственную жизнь; ну что ж, на то он и сыщик. Он изучит каждый ее кусочек и соберет их вместе, чтобы получилась цельная картина. И начнет с того, что постучит сейчас в эту коричневую потемневшую дверь.

Дверь открыла полная, средних лет женщина в переднике. Густые и чистые волосы небрежно уложены на затылке, лицо - приветливое.

- Ну дела! - сказала она. - Храни Господь мою душеньку, никак мистер Монк вернулся? А я, главное, вот только утречком сегодня говорила мистеру Уорли: не объявится - значит, надо сдавать комнаты. Неприятно, но жить-то надо. Но тут пришел мистер Ранкорн и говорит, что вы попали в катастрофу. - Она сочувственно его осмотрела. - Вы ужасно выглядите. Входите, я вас хоть накормлю как следует. Вы ж наверняка умираете с голоду. И, верно, холодно там было, особенно в последние дни. - Она повернулась, шурша бесчисленными юбками, и провела его в дом.

Коридором, стены которого были обшиты панелями и увешаны сентиментальными картинками, они прошли к лестнице и, поднявшись по ступеням, оказались на просторной площадке. Хозяйка сняла с пояса связку ключей и отомкнула одну из дверей.

- Свой ключ вы, верно, потеряли, иначе бы вы не стучали на крыльце, так ведь?

- Мой ключ? - спросил он, входя, и лишь потом сообразил, что вопрос выдает его с головой.

- Боже милосердный, конечно, чей же еще! - сказала она с удивлением. - Уж не думаете ли вы, что я днем и ночью бегаю вверх-вниз по лестнице, впуская и выпуская жильцов! Добрые христиане еще и спать должны иногда. Вы-то сами, прости Господи, живете, как язычник. Не иначе - потому что охотитесь за теми, кто еще хуже язычников. - Она снова оглядела Монка. - Нет, вы все-таки еще больны. Верно расшиблись ужасно. Посидите пока у себя, а я принесу вам поесть.

И хозяйка выплыла из комнаты, оставив дверь открытой.

Монк подошел и прикрыл дверь, после чего оглядел комнату. Она была просторной, обшитой темными коричневыми панелями и оклеенной зелеными обоями. Подержанная мебель. В центре - стол темного дуба и четыре стула - все в стиле времен короля Иакова, с гнутыми ножками на резных когтистых лапах. У дальней стенки располагался сервант, хотя совершенно непонятно, зачем он здесь был нужен; открыв его, Монк не обнаружил ни фарфора, ни ножей и вилок. Впрочем, в нижнем ящике лежали свежевыстиранные скатерть и салфетки. Еще в комнате была конторка с двумя тумбами, где скрывались плоские выдвижные ящички. У ближней стены в изящном книжном шкафу теснились тома. То ли шкаф был частью обстановки, то ли принадлежал самому Монку. Книги он решил посмотреть чуть позже.

Окна были задернуты зеленоватыми шторами. Орнамент, украшающий газовые рожки, местами облупился от времени. Потертые подлокотники легких кожаных кресел, плоские подушки на диване. Потемневший, приглушенных оттенков ковер. На стенах - несколько ярких картин, над камином девиз с ужасным предупреждением: "БОГ ВИДИТ ВСЕ".

Картины тоже принадлежат ему? Вряд ли, поскольку при взгляде на них он невольно состроил насмешливую гримасу.

Что ж, удобная жилая комната, но какая-то безликая: нигде ни фотографий, ни сувениров. Монк еще раз огляделся, но в памяти его так ничего и не шевельнулось.

И в спальне то же самое: удобная старая мебель, уют - и ни намека на вкусы самого жильца. В центре - большая кровать с чистыми простынями и пуховым стеганым одеялом с оборками по краям. На туалетном столике - довольно изящный фарфоровый тазик и кувшин для воды. На комоде - оправленный в серебро гребень.

Монк провел пальцем по дереву. Подушечка пальца осталась чистой. Надо полагать, миссис Уорли была хорошей хозяйкой.

Он уже собирался приступить к осмотру содержимого выдвижных ящиков, когда дверь открылась. Это вернулась миссис Уорли с подносом, на котором дымились блюдо с бифштексом и почками, вареной капустой, морковью и фасолью. На другом блюде располагался пирог.

- Вот, - с удовлетворением сказала миссис Уорли, ставя все это на стол. Особенно обрадовали Монка нож, вилка и стакан сидра. - Съешьте это, и вам сразу полегчает.

- Благодарю вас, миссис Уорли! - Его признательность была чистосердечной. Он давно уже не ел ничего по-настоящему вкусного.

- Это мой христианский долг, мистер Монк, - ответила она, слегка качнув головой. - И вы всегда платили за квартиру в срок. А теперь поешьте и ложитесь отдыхать. Это лучшее, что вы сейчас можете сделать.

- А куда мне потом деть... - Он взглянул на поднос.

- Выставьте за дверь, как обычно! - сказала она, чуть приподняв брови. Затем взглянула на Монка пристальней и вздохнула. - А если почувствуете себя ночью плохо, позовите - и я приду приглядеть за вами.

- Не надо, я не настолько слаб.

Она фыркнула, смерила его недоверчивым взглядом и вышла, прихлопнув за собой дверь. И тут только Монк понял, насколько он сейчас был невежлив. Хозяйка собиралась не спать из-за него ночь, а он, по сути, просто от нее отмахнулся. Причем нельзя сказать, что она была особо удивлена или обижена его поведением. Неужели он всегда отличался такой бесцеремонностью? За квартиру платил аккуратно - это она сказала сама. Стало быть, вполне нормальные отношения: жилец, не влезающий в долги, и хозяйка, заботящаяся о жильце по долгу христианки.

Не слишком-то привлекательная картина.

Расправившись с едой, Монк выставил поднос за дверь и, вернувшись в комнату, зажег лампу над конторкой. Доска с чернильницей, обтянутая кожей, и дюжина выдвижных ящичков.

Монк начал с верхнего левого. Должно быть, методичность давно вошла в его привычку. В ящичке лежали деловые бумаги, несколько газетных вырезок, где сообщалось о преступлениях, обычно зверских, и о блестящей работе полиции, три железнодорожных расписания и счета от портного.

От портного. Так вот на что он в основном тратил деньги! Надо будет взглянуть на гардероб - поинтересоваться собственными вкусами. Судя по счетам, костюмы он заказывал роскошные. Полицейский, желающий выглядеть джентльменом! Довольно забавная фигура.

В других ящиках оказались конверты, писчая бумага, и все отличного качества. А он, оказывается, тщеславен. Кому же он писал? Там же обнаружились сургуч, бечевка, перочинный нож, ножницы и еще масса подобных мелочей. Дойдя до десятого ящика, Монк наконец наткнулся на личную переписку. Послания были написаны одним и тем же почерком. Судя по старательно выведенным буквам, писал либо ребенок, либо особа не слишком грамотная. Других писем Монк не нашел. Либо ему больше никто не писал, либо он хранил только эти письма. Он вынул одно из конверта и разозлился, заметив, что руки его дрожат.

Письмо начиналось простым обращением "Дорогой Вильям", содержало одни лишь домашние новости и подписано было: "Твоя любящая сестра Бет".

Монк отложил листок, круглые буквы горели перед глазами, он чувствовал радость и облегчение. У него была сестра. Где-то жил человек, знавший о нем; мало того - любящий его. Он снова взял и перечитал письмо. Незатейливое, доброе, оно было явно обращено к тому, в ком не уверены, о ком беспокоятся.

И при этом - ни намека на то, что сам Монк когда-либо отвечал на письма сестры. Неужели он не отправил ей ни единого письма?

Что же он за человек? Письмо было отправлено из графства Нортумберленд. Он несколько раз повторил название вслух, потом подошел к книжному шкафу и, достав атлас, нашел нужное место на карте. Оказалось, что его сестра живет на самом побережье в маленькой рыбацкой деревушке.

Рыбацкая деревушка? Но что она там делает? Вышла замуж и уехала? Фамилия на конверте - Баннермен. Или сам Монк родился в Нортумберленде, а потом уже перебрался в Лондон? Он снова засмеялся. Вот и обнаружилась причина его тщеславия. Сын рыбака из захолустья, пытающийся выглядеть лучше, чем он есть.

Когда? Когда он оттуда уехал?

И тут он осознал, что даже не знает, сколько ему лет. Он даже еще ни разу не смотрел на себя в зеркале. Почему? Боялся?

Он сглотнул и поднял с конторки масляную лампу. Прошел в спальню и поставил лампу на туалетный столик. Где-то здесь должно быть зеркало, и достаточно большое, чтобы бриться с его помощью.

Зеркало было укреплено на шарнире - вот почему он не заметил его сразу же рядом с оправленным в серебро гребнем. Монк поставил лампу и медленно наклонил зеркало.

Смуглое, крепкое, широкое лицо, нос с небольшой горбинкой, широкий рот. Верхняя губа заметно тоньше нижней. Чуть ниже рта - старый шрам. Серые глаза мерцают в свете лампы. Лицо сильного и неуживчивого человека. Если ему и свойствен юмор, то грубоватый, и даже жестокий. Что же касается возраста... Где-то между тридцатью пятью и сорока пятью годами.

Монк взял лампу и вернулся в комнату. Шел чуть ли не на ощупь, потому что перед глазами маячило только что увиденное им в зеркале лицо. Не то чтобы оно было особенно неприятным, просто это было лицо незнакомца, сойтись с которым было, судя по всему, нелегко.

* * *

На следующий день он принял решение поехать на север повидать сестру. По крайней мере она сможет рассказать Монку о его детстве и о его семье. Судя по всему, она еще питает к брату теплые чувства, заслуживает он того или нет. Утром он написал ей письмо, в котором сообщил, что попал в катастрофу, но сейчас уже оправился и хотел бы приехать погостить немного, как только достаточно окрепнет для такого путешествия.

Среди прочего Монк обнаружил в конторке скромную сумму денег. Судя по всему, он был бережлив, если не считать расходов на портного. Висящие в гардеробе костюмы и впрямь поражали безупречностью покроя и качеством материи. Деньги, наверное, были отложены впрок, и Монк первым делом уплатил хозяйке за месяц вперед (минус расходы на еду, пока он будет отсутствовать) и сообщил ей, что намерен навестить сестру в Нортумберленде.

- Хорошая мысль. - Она понимающе наклонила голову. - По мне - так вы давно должны были это сделать. Нет-нет, я не хочу вмешиваться в ваши дела, но это ужасно, что вы так давно у нее не были. А ведь она, бедняжка, пишет вам то и дело, но не помню такого случая, чтобы вы ей хоть раз ответили!

Нортумберленд встретил Монка завыванием ветра над вересковыми пустошами. И все же таилось некое очарование в суровом сочетании скудной голой земли и клубящегося тучами неба. Впрочем, весьма возможно, что в памяти Монка просто шевельнулись детские воспоминания об этом диком крае. С чемоданом в руке он долго стоял на станции, вглядываясь в холмы. Будь Монк здоров, он бы не отказался от пешей прогулки, но слабость еще давала о себе знать. Если вдохнуть поглубже, ребра отзывались болью, да и рука только еще срасталась.

За солидную плату удалось нанять тележку, запряженную пони. К радости Монка, возница знал, где живет сестра, и доставил его прямо к дому.

Дверь отворила моложавая приятная женщина. Черноволосая, несколько склонная к полноте. Широкие брови и скулы слегка напоминали брови и скулы самого Монка. Голубые глаза, прямой без горбинки нос, да и губы гораздо мягче и добрее. Вне всякого сомнения, это была его сестра.

- Бет! - Он раскрыл объятия.

Ее лицо вспыхнуло восторженной улыбкой.

- Вильям! Я тебя еле узнала, ты так изменился! Мы получили твое письмо, но не ждали тебя так скоро... - Она покраснела. - Хотя, конечно же, рады тебя видеть!

Она говорила с напевным нортумберледским акцентом. Речь ее звучала приятно, но было ли это связано с воспоминаниями детства, Монк опять-таки не мог сказать.

- Заходи, Вильям, ты же устал с дороги и, наверное, голоден. - Бет взяла его за руку и ввела в дом.

Он подчинился, облегченно улыбаясь. Его узнали. На него не обижались за долгое отсутствие и молчание. И он действительно был голоден.

В маленькой чистенькой кухне стоял выскобленный добела стол. Здесь пахло печеным хлебом, жареной рыбой и морской солью. И хотя воспоминания молчали по-прежнему, Монк впервые с момента выхода из больницы почувствовал себя спокойно.

Уже наступили поздние летние сумерки, когда вернулся муж - широкоплечий белокурый мужчина с добрым обветренным лицом. Его серые глаза, казалось, таили в себе оттенок морской волны. Он удивился и обрадовался гостю, внезапное вторжение не вызвало у него ни малейшего недовольства.

Никто не лез к Монку с расспросами, даже вернувшиеся с улицы ребятишки, и он невольно почувствовал некую отчужденность. Когда-то он покинул этот мир, и вернуться сюда ему уже было не суждено.

Сменялись дни - то теплые, золотисто-солнечные, то ненастные, штормовые. Монк выходил гулять на берег, и ветер трепал ему волосы, бил в лицо; пугало и завораживало бурное море.

Прошла неделя. Силы помаленьку возвращались к Монку. И вот однажды случилась беда. Была ненастная ночь, за окнами бушевал штормовой ветер, когда снаружи послышались крики и кто-то забарабанил в дверь.

Роб Баннермен проснулся мгновенно и вскоре возник уже одетый, в морских ботинках и с масляной лампой в руке. Монк ничего не понимал. Бет припала к окну, за которым роились огни фонарей и мелькали среди дождя людские силуэты. Монк подошел к сестре и невольно обнял ее за плечи. И тут же почувствовал, как напряжено все ее тело. Шепотом, готовым сорваться в плач, Бет молилась.

Роб уже выбежал из дому. Не сказав ни слова, лишь прикоснувшись на прощание к руке жены.

Кораблекрушение. Какое-то судно было брошено ветром на скалы, и Бог знает сколько несчастных, захлестываемых волнами, цеплялись сейчас за разбитую палубу.

Быстро оправившись от потрясения, Бет велела Монку помочь ей и принялась собирать одеяла и разводить огонь, чтобы принять тех, кого с Божьей помощью удастся спасти.

Ночь выдалась трудная, спасательные лодки непрерывно сновали туда и обратно. Тридцать пять человек удалось доставить на берег, десятеро утонули. Уцелевших развели по нескольким домам селения. Бледные продрогшие люди теснились в маленькой кухне. Бет и Монк разливали горячий суп и всячески пытались их ободрить.

Для спасенных не жалели ничего. Бет доставала из кладовых припасы, не задумываясь о том, что ее семья будет есть завтра. Чтобы согреть несчастных, в ход шел каждый сухой лоскут.

В углу сидела женщина, только что потерявшая мужа. Горе ее было столь велико, что она даже не могла плакать. Монк видел, как Бет отогревала в ладонях ее замерзшие руки и успокаивала - ласково, как ребенка.

И Монк внезапно ощутил приступ одиночества, он почувствовал себя пришельцем, случайно оказавшимся причастным чужому горю. Смог бы он, как Роб Баннермен, не колеблясь, рискнуть своей жизнью ради спасения этих людей? Хватило бы у него на это мужества и самоотверженности?

Монк не знал ответа на эти вопросы...

Но момент слабости уже миновал, да и не время было предаваться сомнениям. Монк склонился над дрожащим от страха и холода ребенком, завернул его поплотнее в теплое одеяло и прижал к себе, гладя и успокаивая малыша, как испуганного зверька.

К утру все было кончено. Шторм еще не унялся, но уже вернулся Роб, слишком усталый, чтобы сказать хоть слово. Он просто сбросил мокрую одежду в кухне и ушел спать.

* * *

Неделю спустя Монк почувствовал себя вполне выздоровевшим. Беспокоили только сновидения, ночные кошмары, связанные со страхом, резкой болью, страшным ударом. Он просыпался задохнувшийся, с бешено колотящимся сердцем - и ничего не мог вспомнить. Пора было возвращаться в Лондон. Он нашел здесь свое давнее прошлое, не больше. Бет могла рассказать Монку лишь о его детстве. Слишком уж давно они не виделись - восемь лет. То ли он был слишком увлечен своей работой, то ли испытывал нужду в деньгах. Однако сумма, найденная им в ящичке конторки на Грэфтон-Стрит, свидетельствовала об ином.

Монк так и не понял, что же он за человек, так и не нашел объяснений своей замкнутости и нелюдимости.

Он попрощался с сестрой и Робом, неловко поблагодарил их за гостеприимство, чем слегка смутил обоих. Видимо, свое радушие они считали вполне естественным. Иначе и быть не могло.

* * *

Лондон показался ему огромным, грязным и равнодушным.

Выбравшись из экипажа и расплатившись с возницей, Монк помедлил. Ни единого воспоминания не шевельнулось в его душе и при взгляде на здание полицейского участка. Дежурный сержант за конторкой поднял голову и встал навстречу.

- Добрый день, мистер Монк. - Полицейский был удивлен, но не обрадован. - Вот ведь несчастье-то, а? Но теперь, надеюсь, вам получше, сэр?

В голосе его звучало некое опасение. Монк взглянул на сержанта. Сорокалетний круглолицый мужчина из тех, с кем легко завязать дружбу и кого еще легче одернуть, оборвать. Кажется, именно последнего дежурный и ждал от Монка.

- Да, благодарю вас. - Имени сержанта Монк, естественно, не помнил.

- Вас хотел видеть мистер Ранкорн, сэр.

- Да, если он у себя...

Ранкорн обретался в первой комнате по коридору. Монк постучал и вошел. Кабинет оказался мрачным и заваленным бумагами. На стенах шипели газовые лампы. Сам Ранкорн сидел за большим столом и грыз карандаш.

- А! - сказал он с удовлетворением, стоило Монку появиться в дверях. - Готовы приступить к работе, не так ли? Что ж, вовремя. Лучшее лекарство для мужчины - работа. Ну, садитесь, садитесь. Думаю, лучше будет, если вы присядете.

Монк подчинился.

- Отлично, отлично, - продолжал Ранкорн. - Груда дел, как всегда. Держу пари, что в некоторых районах города больше краж, чем покупок. - Он отодвинул кипу бумаг и отправил карандаш на место.

- Да еще эти кринолины! Их как будто нарочно для воровок придумали. Под такими широкими юбками можно спрятать что хочешь. Но это все не для вас - слишком мелкие случаи. А вот это дельце вам как раз будет по зубам. - Он невесело усмехнулся.

Монк ждал.

- Мерзкое убийство. - Ранкорн откинулся в кресле и взглянул Монку в глаза. - Так ничего и не удалось выяснить, хотя, видит Бог, пытались. Расследование вел Лэмб. Бедняга слег в постель от этого дела. Ознакомьтесь, посмотрите, может, у вас что получится.

- А кто был убит? - спросил Монк. - И когда?

- Малый по имени Джосселин Грей, младший брат лорда Шелбурна, так что, сами видите, дело серьезное и щекотливое. - Он по-прежнему не сводил глаз с Монка. - Когда? Ну вот с этим сложней всего... Давно. Чуть ли не шесть недель назад - как раз когда вы угодили в катастрофу. Ужасная ночь, гроза, ветер с дождем. Видимо, какой-то мерзавец пробрался в дом, но был накрыт хозяином и зверски его прикончил. Газеты, конечно, рвут и мечут, взывают к правосудию, вопрошают, куда катится мир, чем занимается полиция, и так далее. Я передам вам все, что успел сделать бедняга Лэмб, и придам вам в помощь хорошего парня. Зовут его - Ивэн, Джон Ивэн. Он как раз работал с Лэмбом, пока тот не свалился. Взгляните, может, что и получится. Надо заткнуть рты газетчикам!

- Да, сэр. - Монк встал. - Где сейчас находится мистер Ивэн?

- Где-то бегает. По простывшему следу. И начните-ка вы завтра с утра, сегодня уже поздно. Последний вольный денек, а? Проведите его как следует, завтра вам придется трудиться, как землекопу!

- Да, сэр. - Монк откланялся и вышел. На улице уже стемнело, ветер был насыщен запахом близкого дождя. Монк знал, куда он сейчас идет, знал, что будет делать завтра, а самое главное - он знал теперь свою цель.

ГЛАВА 2.

На следующий день Монк пришел пораньше - встретиться с Джоном Ивэном и изучить, что же все-таки удалось выяснить Лэмбу по делу об убийстве Джосселина Грея, брата лорда Шелбурна.

Джон Ивэн оказался высоким молодым человеком, худощавым, чтобы не сказать - хрупким, однако, присмотревшись, Монк отметил, что коллега его крепок и жилист. Тонкие черты лица, волосы цвета темного меда зачесаны назад. Джон Ивэн производил впечатление умного человека; это и привлекало и беспокоило Монка. Не так представлял он себе своего будущего напарника.

Однако выбора не было. Ранкорн представил их друг другу и шлепнул кипу бумаг на большой исцарапанный стол в кабинете Монка, загроможденном стеллажами и шкафами. Единственное окно смотрело в переулок. На истертом лысом ковре, едва прикрывающем доски пола, стояли два стула с кожаными сиденьями. Ранкорн вышел, оставив сыщиков одних.

Ивэн поколебался немного, явно не желая брать инициативу на себя, но, заметив, что Монк тоже не торопится начать разговор, ткнул длинным пальцем в кипу бумаг.

- Здесь все показания свидетелей, сэр. Боюсь, правда, что проку от них будет маловато.

Монк сказал первое, что пришло на ум:

- Вы присутствовали, когда мистер Лэмб снимал эти показания?

- Да, сэр, если не считать показаний метельщика. Я в то время разыскивал возницу, доставившего майора Грея домой, сэр, - пояснил Ивэн, как бы извиняясь.

- О! - Монк чуть было не спросил, есть ли что-нибудь ценное в показаниях этого возницы, но сообразил, что все бумаги - перед ним. Он взял первый лист и стал читать. Ивэн молча ждал, когда он закончит.

Аккуратным разборчивым почерком в верхней части листа было выведено: "Показания Мери Энн Браун, уличной торговки шнурками и лентами". Грамматику, как и некоторые ошибки произношения, мистер Лэмб, надо полагать, в процессе записи чуть исправлял, и все равно в показаниях свидетельницы ясно был различим уличный говорок.

"Стояла я где всегда - на Даути-Стрит, неподалеку от Мекленбург-Сквер, на углу, там такие леди живут, что им завсегда нужны ленты, шнурки и все прочее. За временем-то я особенно не слежу, часов у меня нету. Но как тот джентльмен, которого убили, приехал, я видела. Вот ужас, уже и благородным спасения нет!"

Вопрос мистера Лэмба: "Вы видели приезд майора Грея?"

"Да, сэр. Приехал - весь такой счастливый, шикарный".

"Один?" - "Да, сэр, один". - "Сразу вошел в дом? После того, как расплатился с возницей, конечно". - "Да, сэр". - "В какое время вы покинули Мекленбург-Сквер?" - "Точно не скажу, не знаю. Но я слыхала, как на Сент-Марке колокол пробил четверть, а потом ушла". - "И как далеко ваш дом находится от Мекленбург-Сквер?" - "Да около мили". - "Полчаса ходьбы?" - "Господь с вами, нет, сэр, четверть часа от силы. Было слишком мокро, чтобы торчать на углу. Кроме того, час поздний, девушку могут неправильно понять..." - "Значит, вы покинули Мекленбург-Сквер около семи часов вечера?" - "Примерно так". - "Видели вы еще кого-нибудь входящего в дом номер шесть после майора Грея?" - "Еще одного джентльмена в черном пальто с большим меховым воротником".

Далее в скобках было замечено, что имелся в виду один из жильцов дома, лицо вне подозрений.

Внизу тем же аккуратным почерком было выведено имя Мери Энн Браун, рядом вместо подписи красовался корявый крест.

Монк отложил лист. Пожалуй, показания свидетельницы и впрямь ценности не представляли. Преступление было совершено в июле, когда до восьми вечера еще светло. Вряд ли злоумышленник, идя на убийство или хотя бы на грабеж, захочет, чтобы его кто-нибудь увидел рядом с будущей жертвой.

Ивэн стоял у окна и молча наблюдал за Монком, не обращая внимания на уличный гомон, вопли кучеров, крики торговцев, визг и грохот колес.

Монк взял следующий лист. Это были показания Альфреда Крессента, одиннадцатилетнего мальчика, подметавшего мостовую на углу Мекленбург-Сквер и Даути-Стрит.

Они мало чем отличались от предыдущих, с той лишь разницей, что свидетель покинул Даути-Стрит на полчаса позже, чем продавщица лент.

Возница утверждал, что Грей нанял его возле офицерского клуба около шести часов и сразу велел ехать на Мекленбург-Сквер. Никаких подозрительных личностей в окрестностях Гилфорд-Стрит или Мекленбург-Сквер возница не заметил.

Монк присоединил лист к первым двум и, подняв глаза, заметил, что Ивэн по-прежнему глядит на него с мягкой извиняющейся улыбкой. Монку нравился этот молодой человек, а, впрочем, возможно, ему просто захотелось чисто человеческой поддержки. Дружил ли Монк с кем-нибудь? Если да, то где его друзья? Ведь он даже писем ни от кого не получал... Ответ был очевиден и неприятен: Монк не дружил ни с кем. Умный, честолюбивый сыщик, ни к кому никогда не обращавшийся за помощью. Вот и теперь он не имел права выказать слабость перед Ивэном.

- Остальные показания в том же роде? - спросил он.

- В общем, да, - ответил Ивэн, почтительно выпрямляясь. - Никто не видел и не слышал ничего такого, что хотя бы позволило нам точно определить время и обстоятельства убийства. Мы пока даже мотива не знаем.

Монк был озадачен.

- Так это был не грабеж? - спросил он.

Ивэн покачал головой и слегка пожал плечами. Ему было свойственно врожденное изящество, к которому стремился Монк и которого напрочь был лишен Ранкорн.

- Нет, хотя преступник мог просто испугаться и убежать, - ответил Ивэн. - Деньги в кошельке Грея остались нетронутыми, да и в комнате осталось немало ценных вещиц. Единственная зацепка: мы не нашли на убитом часов. У таких джентльменов обычно бывают хорошие часы с гравировкой. Кроме того, он носил цепочку.

Монк присел на краешек стола.

- А заложить он их не мог? Кто-нибудь видел у него эти часы?

Монк задал вопрос по наитию. Даже самые респектабельные люди подчас испытывают нехватку денег и тщательно это скрывают.

Ивэн порозовел, карие глаза смотрели смущенно.

- Боюсь, что этого мы так и не выяснили, сэр. Я имею в виду: люди, которых мы опрашивали, относительно часов не смогли припомнить ничего определенного. Квитанции на часы мы тоже не нашли, но на всякий случай проверили местные ломбарды.

- И ничего?

Ивэн покачал головой.

- То есть мы не узнаем эти часы, даже если они нам подвернутся? - спросил Монк и указал на дверь. - Входит сюда, поигрывая ими, какой-нибудь мошенник, а нам и невдомек! - Монк снова взглянул на кипу бумаг. - Что там еще?

Следующий лист содержал скупые и колкие показания соседа, некоего Альберта Скарсдейла. Джентльмен был явно шокирован поведением Грея, позволившего себе такое неприличие, как быть убитым на Мекленбург-Сквер. Свидетель был, видимо, убежден, что чем меньше он скажет об этом деле, тем скорее о нем забудут.

Он допускал, что мог слышать некий шум между своими апартаментами и апартаментами Грея около восьми вечера, а затем и в четверть десятого. Он не может сказать, были ли это два визитера или один и тот же. По правде говоря, он даже не может поклясться, что услышанный им шум не производило какое-либо животное - кот привратника, например. Причиной шума мог также быть мальчишка-посыльный и вообще все что угодно. Показания завершались сложной вычурной подписью свидетеля.

Монк взглянул на Ивэна, все еще стоящего у окна.

- Этот мистер Скарсдейл крутится, как мелкий мошенник, - сухо заметил он.

- Совершенно верно, сэр, - согласился Ивэн, улыбнувшись одними глазами. - Скандал привлек внимание самых разных людей к этому дому и сильно повредил репутации жильцов.

- Репутации тех, кто строит из себя джентльменов, - жестко заключил Монк. - Тот, кто уверен в своем общественном положении, вряд ли будет сильно озабочен скандалом по соседству, если этот скандал не затрагивает его лично. Кстати, свидетель был близко знаком с Греем?

- Нет, сэр, - сказал Ивэн. Он уже уловил мысль Монка: надо полагать, Грей при жизни явно пренебрегал Скарсдейлом. - Нет, он отрицал свое знакомство с покойным. И если он не лжет, то получается нечто странное. Два джентльмена живут рядом и даже не разговаривают друг с другом...

- Это мы рассмотрим подробнее чуть позже. - Монк снова взглянул на бумаги. - Что там еще ценного? - Он перевел взгляд на Ивэна. - Кто, кстати, обнаружил труп?

Ивэн шагнул к столу и, выбрав из кипы два листа, протянул их Монку.

- Уборщица и привратник, сэр. Их показания совпадают, разве что привратнику пришлось говорить чуть больше - мы расспрашивали его еще и относительно вечера. Все обнаружилось лишь утром, когда пришла уборщица (она же и кухарка) и не смогла войти. Грей не доверял ей ключа; собираясь отлучиться, он передавал распоряжения через привратника.

- Понятно. И как часто он отлучался таким образом? Полагаю, нам известно, куда он обычно исчезал? - В голосе Монка сами собой прорезались начальственные нотки.

- Как правило, он отправлялся на уикэнд, насколько известно тому же привратнику. Или гостил неделю-другую в чьем-нибудь загородном доме. Смотря по сезону.

- И что же случилось, когда пришла миссис... как ее?

Ивэн уже стоял почти навытяжку.

- Хаггинс. Она три раза постучала в дверь и, не дождавшись ответа, пошла к привратнику Гримвейду за запиской. Гримвейд сказал ей, что Грей вчера пришел домой и с тех пор еще не показывался, так что ей лучше вернуться, постучать снова. Возможно, Грей принимал ванну или еще спал, а теперь ждет ее на лестнице.

- Но его там, конечно, не было, - сказал Монк.

- Да. Миссис Хаггинс вернулась встревоженная и возбужденная (эта женщина вообще обожает драматические эффекты) и потребовала от привратника решительных действий. К бесконечному своему удовольствию... - Ивэн слабо улыбнулся. - ...она уже почувствовала вкус славы. Теперь о ней говорят и в прессе и в трактирах.

Монк невольно улыбнулся.

- Теперь ее полгода будут потчевать джином в обмен на этот душераздирающий рассказ, - сказал он. - Стало быть, Гримвейд пошел с ней и открыл дверь?

- Да, конечно, хозяйским ключом.

- И что они обнаружили? Поточнее. Ивэн сосредоточился, причем Монк не был уверен, вспоминает его помощник показания свидетелей или же собственные впечатления.

- В прихожей все было в порядке, - начал Ивэн. - Вещи располагались на своих обычных местах: вешалка, стойка для тростей и зонтиков, столик для визитных карточек. Пожалуй, все. Дверь из прихожей ведет прямиком в гостиную, спальня находится чуть дальше. - По лицу молодого человека пробежала тень, и он оперся на подоконник. - Зато в следующей комнате все было перевернуто вверх дном. Шторы задернуты, газ еще горел. Сам Грей лежал наполовину на полу, наполовину на перевернутом кресле. Все залито кровью... Должен сказать, - продолжал он, - что такого зверства я еще не видел. Мужчину избили (точнее - изрубили) до смерти тонкой тростью. Несомненно была драка. Столик перевернут, одна ножка сломана. Безделушки сброшены на пол, одно из кресел опрокинуто - то самое, на котором лежало тело. - Ивэн нахмурился, лицо его несколько побледнело. - В других комнатах беспорядка не обнаружилось. По словам миссис Хаггинс, все как стояло, так и стоит на своих местах.

Монк глубоко вздохнул и задумался. Он должен был сейчас сказать что-то мудрое. Похоже, Ивэн ждал от него именно этого.

- То есть у Грея в тот вечер был кто-то, - произнес он куда менее уверенно, чем хотелось бы. - Гость поссорился с хозяином, а может быть, просто напал. Произошла яростная драка - и Грей был убит.

- Похоже на то, - снова выпрямляясь, согласился Ивэн. - Ничего другого мы предположить не смогли. Но нам не известно, знаком был убийца Грею или нет.

- Никаких следов взлома?

- Нет, сэр. Да и вряд ли какой-нибудь взломщик займется дверью, если в доме горит свет.

- Да, конечно, - произнес Монк вслух.

- При условии, что убийца не зажег свет сам, чтобы сбить нас с толку.

- Вряд ли, сэр. Если бы он был столь хладнокровен, он бы забрал ценности. А ведь даже деньги в кошельке Грея остались нетронутыми.

Монку нечего было ответить. Он вздохнул и сел за стол. Не предлагая Ивэну также присесть, он углубился в показания привратника.

Лэмб подробно выспрашивал свидетеля обо всех посетителях, будь то слуги, мальчишки-посыльные или даже бродяги. Гримвейд клялся, что в тот вечер посетителей было всего двое. Мимо него просто невозможно проскользнуть незамеченным. Первым посетителем была дама, явившаяся около восьми часов, но ему не хотелось бы называть того, к кому она приходила. Достаточно сказать, что не к майору Грею. Да и, кроме того, вряд ли столь хрупкое создание могло нанести покойному такие страшные раны. Второй посетитель - мужчина, гость мистера Йитса, и Гримвейд сам проводил его до нужной двери.

Кто бы ни убил Грея, он либо использовал других посетителей в качестве подсадной утки, чтобы незаметно проскользнуть в дом, либо скрывался в самом здании.

Наконец Монк добрался до последнего листа. Это было медицинское свидетельство. Самый неприятный и самый необходимый документ. Лист был исписан мелким, четким, округлым почерком. Монку вдруг представился крохотный доктор в круглых очках и с чистенькими пальчиками. Разыгралось воображение, или он в самом деле знал этого доктора?

Отчет был составлен столь бесстрастно, что казалось Джосселин Грей интересует доктора лишь как представитель вида, но ни в коем случае не как человек, жестоко вырванный из жизни.

(Продолжение следует.)