В летописях он именовался Плёсо. Название имеет несколько толкований: хвостовой рыбий плавник, пониженное глубокое место в речном русле и ровное водное пространство между двумя изгибами.
Кто и когда основал здесь первое поселение, неведомо. В этих местах обитали племена веси, муромы, мерян, с IX века появились и утвердились славяне. Раскопки курганов в нагорной части Плёса дали богатый археологический материал: керамика, остатки древних сельскохозяйственных орудий, оружие, бытовые предметы, бронзовые и серебряные украшения. В конце XIX века возникла гипотеза, нашедшая отражение в словаре Брокгауза и Ефрона, будто здесь некогда находился легендарный город Чувиль, предания о котором известны в этом крае.
Плёс разделил общую участь городов, разоренных и сожженных дотла татаро-монгольскими завоевате лями. Одно из ранних летописных упоминаний о нем связано именно с этими событиями. Уцелевшие жители вновь отстроили избушки на родном пепелище. А старший сын Дмитрия Донского Василий, ставший великим князем московским, в 1410 году "повелел рубити град Плёсо", то есть поставить на горе деревянную крепость, которой предстояло стать сторожевым форпостом. С высокой кручи далеко просматривались и река, и окрестные береговые пространства. Древние крепостные валы до сих пор сохранились в Плёсе.
Природный рельеф определил особенность расселения горожан. К крепости примыкала нагорная слобода, названная по церкви Троицкой, где жили ремесленники и ямщики. Под горой вдоль берега тянулась Торговая слобода, или Подол, с базарной площадью и пристанями. За речкой Шохонкой, впадающей в Волгу, находилась Рыбная, или Заречная, слобода. Между слободами по горам вились узкие улочки, почти козьи тропинки, ведущие к прилепившимся по склонам жилищам. Плёс принадлежал к владениям московских государей, и главными обязанностями его жителей были ямская повинность и поставка рыбы к царскому столу.
Через десять лет после основания плёсской крепости, в 1420 году, как рассказывает летописец, "мор бысть силён на люди". Среди наиболее пострадавших мест назван и Плёс: "И тако вымроша, яко и жита бе жати некому". За этим последовало голодное лихолетье. А в 1422 году Русь посетили необычайные зимние холода, губительные и для посевов, и для населения. И когда в 1429 году хан Махмуд-Хази в очередной раз напал на Русь, обезлюдевший, истощенный край не смог дать ему отпора. Татары, захватив Галич, целый месяц беспрепятственно стояли в нем, деля добычу и накапливая силы, а потом "Кострому взяли, и Плёсо, и Лух, и отыдоша на низ Волгою".
Кроме живописного расположения, Плёс мало чем отличался от множества глубинных русских городков. В конце ХV века к его причалу пристала ладья, на которой тверской купец Афанасий Никитин отправился "проведывать" далекие и загадочные восточные страны. В ХVII веке мимо Плёса по большой вешней воде горделиво проплыл первый русский военный корабль "Орёл", шедший под управлением нанятой иноземной команды в Астрахань.
В Смутное время полки Д. Пожарского, двинувшись из Нижнего Новгорода освобождать русскую землю от польско-литовской интервенции, сделали остановку в Плёсе, где к ним присоединились местные отряды. В Плёс к Пожарскому прибыли костромичи с сообщением, что их воевода И. Шереметев, вопреки желанию народа, не намерен оказывать поддержку ополченцам и пускать их в город. Пожарский с Мининым, посовещавшись, надумали все-таки идти на Кострому и остановиться в Пригородном посаде. Их появление вызвало в городе бурное столкновение сторонников Шереметева и тех, кто готов был примкнуть к ополчению. Последних оказалось большинство: "И придоша на Ивана шумом и от воеводства ему отказаша, мало его не убиша". Шереметева спасло лишь великодушное заступничество князя Пожарского.
Едва утихла смута политическая, как реформы честолюбивого патриарха Никона (во времена царя Алексея Михайловича) повергли Русь в смуту религиозную. Жители Плёса вместе с духовенством приняли сторону старообрядцев. Плёс к этому времени возглавил обширный церковный округ - Плёсскую десятину, куда входило 170 церквей Костромского, Галичского и Кинешемского уездов. Никон отправил костромскому воеводе К. Нащокину грозное послание, в котором говорилось: "Попы на Костроме на посаде и в уезде, <...> и на Плёсе на посаде, и во всей Плёсской десятине государева и нашего указу не слушают, чинятся сильны..." Воеводе велено было принять самые решительные меры для обуздания непокорных церковников. Но с той поры старообрядческое влияние в Плёсе все же оставалось сильным.
Костромская губерния, в состав которой входил Плёс, издавна славилась возделыванием льна. Местные крестьяне, окончив полевые работы, по зимам усаживались за ткацкие станки. И к весне в крестьянских коробах накапливались, дожидаясь очередной ярмарки, куски сурового полотна и пестряди. В ХVIII веке при поощрении правительства началось бурное развитие российской промышленности. В Плёсе нашлись зажиточные горожане, открывшие полотняные мануфактуры. Работа на них вначале была сезонной, с сентября по май. Едва оттаявшая земля согревалась под лучами весеннего солнца, работники-крестьяне расходились по своим деревням.
В "Землеописании Российской империи" В. Зябловского (1810) о Плёсе говорится: "В нем бывает две годовые ярмарки: первая - в день Петра и Павла, а вторая - в день Покрова. На сии годовые торжища приезжают купцы из соседственных городов с разными шелковыми и другими мелочными товарами, а более крестьяне со своими произведениями. Здешнее купечество торгует холстом, пряжею, лесом и разными мелочными товарами. В нем есть три полотняные фабрики". В начале XIX века в городе первенствовала фабрика купца второй гильдии Г. В. Частухина, поставлявшая товар в Нижний Новгород, Москву, Петербург, откуда он уходил и за границу.
В 1838 году по Волге путешествовали братья-художники Григорий и Никанор Чернецовы. Они происходили из крестьян села Лух Костромской губернии, но благодаря незаурядному самородному таланту сумели окончить Петербургскую академию художеств. В отличие от многих ее воспитанников их не прельщали ни изысканные красоты солнечной Италии, ни экзотика Причерноморья или Востока. Они хотели открыть публике скромную прелесть природы средней русской полосы, рассказать о самобытной истории и неповторимых пейзажно-архитектурных ландшафтах волжских городов и селений. По пути они не только делали зарисовки в альбомах, но и вели дневники.
Закончив систематизацию собранных материалов лишь к началу 50-х годов, братья Чернецовы предложили избалованной художественными впечатлениями петербургской публике необычное зрелище. В помещении, обустроенном наподобие пароходной каюты, с помощью двух вращающихся вертикальных цилиндров перематывалось за окном с подсветкой полотно длиной 700 метров с изображением достопримечательностей волжских берегов - от Рыбинска до Астрахани. Шумовое сопровождение воспроизводило плеск пароходных колес и создавало иллюзию увлекательного речного путешествия.
От частого использования уникальное полотно быстро пришло в негодность. Но потомкам остались картины Чернецовых, масса рисунков акварелью и пером, сделанных во время волжской поездки, и дневники. О Плёсе они писали: "Полотняная фабрика купцов Частухиных, существующая здесь более 40 лет, есть значительное заведение по своему производству. В ней работают фламское полотно, равендук, скатерти, салфетки и канифасы разного рода *. В зимнее время ежедневно бывает на ней рабочего народа до двухсот человек. Но большею частью пряжа с фабрики раздается по окрестным деревням, в которых крестьяне много занимаются тканьем фабричных изделий".
Е. Зябловский свидетельствовал, что жители волжских селений, входящих в Костромскую губернию, "живут не бедно, а иные и достаточно, поелику костромской народ, подобно ярославскому, будучи трудолюбив и деятелен, разным образом пособляет своим нуждам".
Чернецовы же отмечали, что состоятельные плёсовцы любили щегольнуть своеобразной претензией на роскошь: "Здесь есть очень хорошо выстроенные дома, и во многих из них стены комнат кажутся с первого взгляда сделанными как бы под мрамор. Но в этот вид они приведены грунтовкою, по которой покрыты масляными красками. Полы обиты войлоками, на которые натянут холст, также выкрашенный красками на масле. Сверх мягкости своей они имеют то удобство, что их легко содержать в чистоте".
Навыки предприимчивых горожан, издавна живущих рыбным промыслом, совершенствуясь веками, достигли здесь виртуозности: "Жители прекрасно воспользовались струями ключей, во множестве бьющих из горы. Они провели эти ключи чрез свои дворы, в которых устроены садки для рыбы, и вода, проходя чрез оные, продолжает путь желобами, где ее берут для домашнего употребления. <...> Садки же устраиваются так, чтобы и в зимнее время вода в них не могла мерзнуть. В этих садках в чистой ключевой воде плавают стерляди и другие обитательницы волжских вод; хозяин перед обедом, для своего семейства или желая попотчевать доброго гостя, выходит на двор, выбирает любую, поддевает обреченную саком и... в кастрюлю! Подобное приволье редко можно встретить!"
Зажиточные горожане держали мельницы, кожевенные предприятия, варили солод и пиво, вели торговлю. Обыватели победнее делали из дерева посуду и корыта, изготовляли лубяные короба, плели рогожи. В древности в Плёсе процветало искусство резчиков печатей, со временем утраченное. В XVIII-XIX веках плёсовские топоры считались лучшими в Поволжье.
В начале 1860-х годов здесь было 269 деревянных домов, 24 каменных и 133 каменные лавки.
Дома на набережной в два, редко в три этажа сохранили для нас уникальный облик типичного мещанско-купеческого городка: верхние этажи, предназначенные для парадных покоев, отделаны более прихотливо, нижние, с толстыми стенами и сводчатыми потолками, служили для хозяйственных целей, тут располагались склады и лавки. Для купцов Подгорновых, например, лавка, стоявшая отдельно, была более важной частью усадьбы, чем жилой дом. Выстроенная в затейливом псевдорусском стиле, она издалека привлекала к себе внимание.
На небольшом пространстве набережной тесно соседствуют все эпохи и стили: тут и "дворянское гнездо" начала XIX века - дом помещиков Моисеевых с четырехколонным тосканским портиком, и дача фабриканта Павлова, созданная в начале XX века в стиле модерн. Базарная площадь, вписавшаяся в прибрежный склон, оказалась наклонной. Рядом с ней встала на взгорке Воскресенская церковь (1817). А вот каланчу при пожарной части сочли излишней. Ее роль выполняла Троицкая гора, откуда дозорный в случае пожара посылал сигнал соответствующей слободской церкви, и та неурочным набатным трезвоном оповещала жителей. В. И. Казаринова в книге "0т Плёса до Сараева" (М., 1978) рассказывала, что в пожарном депо "в низких помещениях второго этажа находились... обувные мастерские, где пожарники подрабатывали сапожным ремеслом".
И вот этому маленькому городку, не сумевшему удержать даже статус уездного и оказавшемуся за штатом, суждено было приобрести не только всероссийскую, но и мировую известность.
В 1888 году молодой художник И. И. Левитан, С. П. Кувшинникова, бравшая у него уроки живописи, и А. С. Степанов отправились в поездку по Волге. Годом ранее Левитан уже пытался познакомиться с великой русской рекой и писал А. П. Чехову: "Разочаровался я чрезвычайно. Ждал я Волги, как источника сильных художественных впечатлений, а взамен этого она показалась мне настолько тоскливой и мертвой, что у меня заныло сердце и явилась мысль, не уехать ли обратно?" Бесконечные пространства, залитые половодьем, голые, не покрытые еще зеленью берега произвели на художника удручающее впечатление: "И над всем этим серое небо и сильный ветер. Ну просто смерть..."
Начало новой поездки тоже оказалось не вполне удачным. Левитан хандрил и даже в Нижнем Новгороде, славившемся своими достопримечательностями, не задержался надолго. Кувшинникова рассказывала: "Наконец добрались до Плёса. Он сразу нас обворожил, и мы решили остановитьс я. Привлекла больше всего та меленькая древняя церквушка, которую потом не раз принимались писать и другие художники, да и вообще городок оказался премилым уголком, удивительно красивым, поэтичным и тихим".
Художники сняли мезонин в доме торговца-мещанина Солодовникова на набережной в Заречной слободе, подальше от оживленного торгового центра. Неустроенность помещения, где внизу располагалась мелочная лавка, нисколько не смущала путешественников. Непритязательные к бытовым удобствам, они в мезонине "с помощью сена, ковров, двух столов и нескольких скамеек устроили бивуак".
А над домом возвышалась гора, где среди леса одиноко приютилась та старинная церквушка, ради которой Левитан и сошел на плёсский берег. Перед домом расстилалась широкая гладь Волги с ее неповторимыми закатами и рассветами, с бесконечным простором заречных далей. Возле самого дома под маленьким мостиком сбегала к Волге с тихим журчанием речушка Шохонка с заросшими камышами и буйной зеленью берегами. "Жилось нам удивительно хорошо, - вспоминала Кувшинникова. - Даже Левитан и тот перестал хандрить, и настроение это отражалось на его картинах". Чехов сказал ему: "На твоих картинах даже появилась улыбка".
Плёс сделался для Левитана тем заветным уголком, куда художник приезжал не раз, чтобы обрести вдохновение. М. В. Нестеров писал: "Там искусство Левитана окрепло, получило свою особую физиономию. Совершенно новыми приемами и большим мастерством поражали нас всех этюды и картины, что привозил в Москву Левитан с Волги".
Домики и церковь, запечатленные Левитаном на полотне "После дождя. Плёс", дошли до наших дней. Только после создания системы волжских водохранилищ вода так близко подошла к прибрежной улице, что жители шутят: в разлив можно прямо из окон удочки в реку закидывать. Мотивы, изображенные на этюде "Уголок Плёса" и на картине "Ветхий дворик", и сейчас можно найти в глубине плёсовских построек, теснящихся среди зелени по береговым уступам. В "Ветхом дворике" левитановская кисть преобразила неказистые, согретые летним солнцем задворки дома Солодовникова, создав ощущение тихого уюта неприхотливой провинциальной жизни. В. Д. Поленов писал жене об этой картине, представленной на XIX Передвижной выставке: ""Дворик" Левитана производит общий восторг".
В Плёсе получил завершение сюжет, найденный Левитаном еще под Москвой, - "Березовая роща". На одной из волжских круч художник увидел рощу, словно парящую между небом и землей, всю пронизанную солнечным светом и легким, свежим воздухом неоглядных речных просторов. С тех пор плёсовцы ее так и прозвали - роща Левитана. С ее откоса открывается чудесный вид на маленький, словно игрушечный , городок, расположившийся далеко внизу, на заречные села и поля. А к ночи, когда волжский туман, просвечивая под луной, поднимается над водой и наплывает на городок, скрывая окрестности, кажется, что березовые стволы, будто восковые свечи, стоят не на краю горы, а на краю света, на грани двух миров: привычного, обыденного и какого-то таинственного и прекрасного, полного неведомых чудес. Подобные ощущения переданы в картине Левитана "Лунная ночь".
Из Плёса Левитан ездил в Кострому, Кинешму, Юрьевец. Впечатления от Кривоезерского монастыря под Юрьевцем, Троицкого церковного ансамбля в Плёсе, переплетясь с воспоминаниями о подмосковной Саввиной слободе, породили темы картин "Тихая обитель" и "Вечерний звон". Центром композиции "Над вечным покоем" стала деревянная церковь Петра и Павла из Плёса, полюбившаяся Левитану. По преданию, она была возведена во времена Ивана Грозного, и за ветхостью службы в ней давно не велись.
Но Кувшинникова уговорила священника отслужить здесь обедню. "Впечатление получилось, действительно, и сильное и трогательное, - вспоминала она. - Отец Яков и какой-то, тоже старенький, точно заплесневевший и обросший мохом дьячок удивительно гармонировали с ветхостью стен и темными, почерневшими ликами образов. <...> Аромат ладана смешивался с запахом сырой затхлости, и огненные блики мистически мелькали на венчиках образов на иконостасе, а в довершение впечатления в углу появились вдруг три древние старухи, точно сошедшие с картины Нестерова. Их фигуры в черных платках и старинных темных сарафанах странно мелькали в голубоватых волнах ладана. Истово крестились они двуперстным знаменьем и клали низкие, глубокие поклоны. Потом я узнала, что эти женщины здесь же, в этой церкви, были когда-то венчаны и очень ее почитали".
Левитан прослушал всю службу "с взволнованным лицом", благоговейно ставил свечи к старинным иконам. Он написал этюды самой церкви с покосившимися крестами заброшенного кладбища, ее интерьера. Плёсовская церковь заинтересовала и П. М. Третьякова. Он приобрел сразу два этюда, изображавших ее внутренний вид, - Левитана и Кувшинниковой. В 1903 году церковка сгорела, но жители не смогли смириться с потерей, увековеченной на левитановских полотнах. В конце 1960-х годов в селе Билюково Ивановской области удалось найти похожую деревянную церквушку. Ее и перевезли бережно в Плёс. Она настолько схожа с той, в которой слушал обедню Левитан, и так органично слилась с плёсовскими пейзажами, будто изначально здесь стояла.
Одна из самых поэтичных левитановских картин - "Вечер. Золотой Плёс" - связана с историей, некогда всколыхнувшей весь городок. На картине изображены церковь Варвары-великомученицы в Заречной слободе и уединенно стоявший на отшибе двухэтажный дом с красной крышей - он принадлежал двум купеческим старообрядческим семействам, Грошевых и Подгорновых. В этом доме, на половине Подгорновых, художники снимали помещение для своей мастерской. Молодая купеческая жена Анна Грошева, воспитанница одного из местных фабрикантов, получила неплохое образование, любила читать книги, привыкла к светскому образу жизни. Теперь же в суровой старообрядческой семье с ее замкнутым домостроевским укладом она отчаянно тосковала. Домом заправляла строгая свекровь, постоянно уличавшая сноху в "греховных" помыслах, - совсем, как у А. Н. Островского в "Грозе". И чтение романов, и желание принарядиться, сходить в гости, прогуляться со знакомыми по набережной свекровь расценивала как "блудные" поползновения. Муж, хотя и любил жену, редко за нее вступался: отчасти потому, что был воспитан в правилах беспрекословного повиновения родителям, отчасти потому, что и сам считал справедливыми требования, предъявляемые к поведению примерной супруги. К тому же он, ведя торговлю мукой, часто уезжал по делам, оставляя Анну в полном подчинении у матери.
Анна сдружилась с Кувшинниковой. Только ей, женщине отзывчивой и с независимым взглядом на жизнь, приехавшей из иного мира, Анна могла поведать свои переживания, надеясь на понимание и сочувствие и не опасаясь, что этим даст пищу городским сплетням. Кувшинникова позже рассказывала: "Когда у этой женщины созрело решение уйти из семьи, нам пришлось целыми часами обсуждать с ней разные подробности, как это сделать. Видеться приходилось тайком по вечерам, и вот, бывало, я брожу с ней в подгородней рощице, а Левитан стережет нас на пригорке и в то же время любуется тихой зарей, догорающей над городком. Здесь подметил он и мотив "Золотого Плёса"..."
С отъездом художников пропала из города и Анна. Муж разыскал ее в Москве, но она отказалась вернуться. Правда, судьба ее сложилась далеко не так счастливо, как ей мечталось. Эта история впоследствии послужила основой для романа Г. Г. Северцева-Полилова "Развиватели".
Весной 1890 года А. П. Чехов, отправившись на Сахалин, плыл по Волге. С особым интересом он вглядывался в очертания приближавшегося Плёса. Только что на Передвижной выставке с успехом демонстрировалась картина Левитана "Вечер. Золотой Плёс". Несомненно, Чехов был знаком и с этюдами церкви Петра и Павла. Известно чеховское письмо 1888 года, в котором он тепло поздравлял Кувшинникову с тем, что ее этюд попал в Третьяковскую галерею. И теперь с Волги он писал ей: "Видел Плёс. Узнал я кладбищенскую церковь, видел дом с красной крышей..."
Первое появление Левитана и его друзей в Плёсе всколыхнуло весь городок. На улице их провожали изучающими взглядами, на базаре только и судачили о том, как живут и что делают эти странные люди. Для деревенских жителей, приходивших в Плёс на базар и на церковные праздники, художник и вовсе был невиданным дивом. Кувшинникова в воспоминаниях приводит курьезный эпизод: "Однажды Левитан приютился за городом у самой дороги и в тени зонта внимательно писал этюд. День был праздничный. После обедни женщины, возвращавшиеся в деревню, с любопытством останавливались и смотрели на Левитана. Постоят, посмотрят и проходят. Но вот плетется дряхлая подслеповатая старушонка. Тоже остановилась; щурясь от солнца, долго смотрела на художника, потом начала истово креститься, вынула из кошеля копеечку и, положив ее осторожно в ящик с красками, пошла тихонько прочь. Бог знает, за кого приняла она Левитана и какие мысли роились в ее старой голове, но Левитан долго потом хранил эту монетку".
Сo временем у Левитана появились в Плёсе знакомые и добрые приятели. Здесь его ждали.
***
Сменялись поколения, а жители Плёса хранили благоговейную память о художнике, прославившем скромную прелесть их города, и вместе с тем старались сберечь для потомков "левитановские" виды в их нетронутой первозданности. В бывшем доме Солодовникова открыли Музей Левитана. Здесь можно увидеть работы его друзей и учеников, побывавших в Плёсе. Сам этот дом воспринимается как драгоценный экспонат большого музея под открытым небом, каким стал Плёс с его церквами и старинными постройками, с уютными двориками, светлой березовой рощей и золотыми закатами.
Комментарии к статье
*Равендук - толстое парусинное полотно, канифас - легкая хлопчатобумажная ткань с рельефным рисунком.
