Лето в Приморье по-тропически жаркое. В солнечный полдень, разморенный влажной духотой, я сидел на камне у кустов цветущей сорбарии. Внизу шумела река Тигровая, вдоль которой шла тропа, где несколько дней назад мне посчастливилось увидеть следы тигрицы с тигренком. Справа, совсем рядом, возвышалась плотная стена леса. Надо мной — двадцатиметровая скала, на которую вели каменные плиты. По ним можно было подтягиваться только с помощью рук. На скале лежали моя коробка для бабочек и фотоаппарат. Я караулил редкую бабочку — пенелопу, спускающуюся со скал подкормиться на цветах сорбарии.
В тот год я отправился в Приморье именно в поисках этой прекрасной крупной бабочки, которая отличается от других перламутровок тем, что на нижней части ее задних крыльев серебряные пятна соединяются друг с другом, образуя удивительно яркий, струйчатый рисунок.
Профессор А. И. Куренцов, знаменитый исследователь Дальнего Востока, в 1928 году ловил этих бабочек на прибрежных скалах в окрестностях села Бровничи. И вот через пятьдесят один год после него я оказался в этих скалах.
Красных самцов редкой бабочки пенелопы в полете трудно отличить от обычной непарной перламутровки. Когда пронеслась крупная красная бабочка, я, не вставая, поймал ее на лету и вынул из сачка. И с разочарованием увидел непарную перламутровку — обычный вид. Правда, бабочка оказалась очень крупной, и было неясно, взять ли ее в коллекцию или лучше отпустить. Чтобы решить, стоит ли из-за этой бабочки в такую жарищу лезть наверх, на скалу, где осталась моя коробка для коллекции, я повернулся налево. В то же мгновение справа раздался оглушительный треск, похожий на раскат грома. Никогда в жизни не слыхал такого громкого звука, да еще так близко. Судорожно обернувшись направо, увидел громадную, как цистерна, медвежью спину в проеме раздвинутых кустов. Совсем рядом, на расстоянии протянутой руки, качался короткий толстый хвост. Мне показалось, что огромная голова была метрах в пяти от хвоста.
С неожиданной для себя прытью я рванул на скалу — почти вертикально вверх, без помощи рук. Взбегая по каменным плитам, успел сообразить, что зверь уходит и нападать не будет, но все же, когда подвернулся увесистый камень, схватил его для защиты. В конце подъема страх поубавился, и созрело решение: медведя стоит пугнуть, чтобы он больше тут не появлялся. Ведь мне все равно придется ловить здесь пенелопу — других мест ее обитания я не знал, да и из Москвы приехал только из-за этой бабочки. Просуммировав все эти соображения, со всей силой кинул прихваченный камень со скалы вниз, на ее каменную подошву. Хотя грохот был не слишком громким, в воздухе запахло кремнистой пылью. А медведь исчез. Минуту спустя с удивлением заметил, что в одной руке держу сачок, а в другой — перламутровку, даже не смятую.
Вероятно, в то время, когда я ловил бабочку, медведь бесшумно подошел ко мне справа. Пока я прикидывал, оставить или отпустить перламутровку, медведь, видимо, размышлял относительно меня: отпустить или ... Когда же я повернулся, да еще при этом, наверное, качнул сачком, медведь испугался и шарахнулся в кусты. Летом, когда еды достаточно, здоровый хищник на людей не нападает. Мое же поведение в значительной степени определили рефлексы, которые выработались у первобытного человека при встречах с крупными хищниками. Несвойственная мне ловкость, с какой взлетел на скалу, была проявлением каких-то первобытных навыков. Интересно, что с перепугу медведь показался мне значительно крупнее, чем он, конечно, был на самом деле: наземных хищников длиной более пяти метров вообще не бывает. Но “у страха глаза велики” — недаром в печати появляются сообщения о четырехметровых гориллах и двадцатиметровых анакондах...
В поисках бабочек под скалой прошло еще несколько дней, но мой косолапый знакомый больше не появлялся.
