Главный принцип прочтения графического дневника Пушкина - внимание к детали, к каждой черте, штриху, мазку. В рисунках его (теперь в этом уже нет ни малейших сомнений) нет ничего "просто так" или "вообще", многие из них построены по типу ребуса. Попробуем вместе с вами поразмышлять над одной из загадочных страниц и найти ответ на вопрос, который мучил очень многих исследователей долгие годы. А именно: был ли А. С. Пушкин знаком с М. Ю. Лермонтовым? Существуют ли произведения (в то время еще начинающего поэта), о которых мы с полной достоверностью можем сказать, что Пушкин их читал?
Биограф М. Ю. Лермонтова П. А. Висковатый высказался вполне определенно: "Поэты встретились в литературных кружках". Сослуживец Лермонтова и знакомый Пушкина граф А. В. Васильев говаривал, что Пушкин "восхищался стихами" Лермонтова и предсказывал: "Далеко мальчик пойдет".
Но почти все свидетельства такого рода почитались до сих пор недостоверны ми.
А между тем имеется рисунок Пушкина, позволяющий нам предполагать, что встреча двух поэтов состоялась. Рисунок сделан осенью 1835 года на листе приходно-расходной книги баронессы Евпраксии Николаевны Вревской (Зизи Вульф).
прежде чем приступить к расшифровке ребуса, напомню, что нужно иметь в виду, когда мы пытаемся толковать рисунки поэта.
Во-первых, аллегорические картины, медальерное искусство, виньетки, альбомные ребусы в пушкинское время были широко распространены. Книги по символике и эмблематике были настольными. Знание общеупотребительной знаковой системы было в крови у каждого образованного человека. Иносказания разного рода составляли стиль эпохи. Да и сегодня такие вещи, как кинжал - символ цареубийства, секира - символ казни, стрела - символ схватки и тому подобное, каждый из нас прочитывает достаточно легко.
Следующий важный момент: всевозможные штришки, крестики, кружочки, точки.
Однажды Пушкин нарисовал себя в странной рубахе без воротника, с непонятным разрезом у плеча, с высоко оголенной шеей и с двумя крестиками сзади.
Это рубаха смертника. Перед казнью рубаха у плеча надрезалась, а уж потом палач разрывал ее далее (чтобы не мешала секире). Крестиками Пушкин отмечал - где упасть секире: здесь? Или пониже? На этом же листе (вверху) - Вольтер и Пестель: "вины" его - молодое вольтерианство и знакомство с Пестелем.
Мимо Пушкина не прошло и увлечение френологией (учение о неровностях черепа, якобы отражающих черты характера). Судить об этом мы можем не только по тому, что в его библиотеке имеются книги Лафатера и Галля - основоположников френологии. Подтверждением служат портретные зарисовки, в которых Пушкин остроумно использовал полученные сведения, чтобы подчеркнуть те или иные - важные с его точки зрения - характеристики персонажей.
Всмотритесь, как в рукописи "Руслана и Людмилы" поэт набросал профиль великого князя Константина Павловича... "Фигурная скобка" с довольно крутым лбом, какой был на самом деле. Но когда рисунок уже был закончен, Пушкин, как бы поправляя природу, резкой жирной чертой... срезал этот сегмент лба - орган доброты. А позднее, в 1828 году, Пушкин нарисовал тот же профиль в рукописи стихотворения "Анчар". Крутой лоб остался, но на темени (орган постоянства, твердости и независимости духа) вместо выпуклости разверзлась воронка, провал. Словно, размышляя про себя, поэт подвел итог: дело не в том, злой перед нами или добрый человек, а в том, что он подвержен влияниям, колеблем ими.
Долгое время (и по сей день есть те, кто придерживается этого мнения) портрет красавицы со склоненным ликом (1829 г.) первоначально отождествляли с Натальей Гончаровой. А. М. Эфрос первым высказал предположение, что перед нами рисунок А. П. Керн. Доказательством тому стала очень важная деталь в рисунке - линия трехпроборной прически - она была большой новостью и только входила в моду в 1829 году. На миниатюре (она датируется именно этим периодом) неизвестного художника, на которой изображена Анна Керн, этот пробор виден очень хорошо.
Другой логический ключ, важный для расшифровки графического дневника Пушкина, - композиция. Иной раз непроизвольно, иной раз вполне намеренно поэт компонует свои наброски в единое целое как стихи. И если в руках исследователя оказывается лист, где персонажи явно группируются по родственному признаку, и рядом оказывается неизвестное лицо, то это означает, что для опознания необходимо поискать кого-то, кто имеет отношение к этим людям. Пример тому - загадочный женский профиль на том листе, где быстрым росчерком пера поэт запечатлел семью Раевских. Об этом портрете А. М. Эфрос сказал: "Вряд ли когда-либо удастся определить, кому он принадлежит".
Думается - и этому есть и другие подтверждения, - что с большой достоверностью мы можем предположить, что "загадочный портрет" - скорее всего, крестница генерала Раевского, татарка Анна Ивановна. Она была компаньонкой сестер Раевских в путешествии по Кавказу и Крыму. Кстати, обратите внимание еще на одну важную деталь: куда обращен взор поэта (влево и вверх) на этом листе? Именно к ней. Что тоже ни в коем случае нельзя считать простой случайностью. Тщательно скрывая свои чувства к Анне Ивановне, Пушкин "выдает" их только направлением взгляда.
По этому принципу была "прочитана" композиция "Домашние Инзова" - три профиля в виде конной тройки. Это тройка, везущая "дом Инзова": в центре - коренник - правитель канцелярии Мандель, пристяжные - секретарь Василий Марченко и экономка "жипуняса Катерина". На месте кучера - экзекутор Гридякин (расшифровка Г. Ф. Богача).
***
А теперь вернемся к решению нашего ребуса.
В сентябре 1835 года Пушкин часто гостил то в Тригорском, у Прасковьи Александровны Осиповой, то в Голубове, у Вревских. В одно из таких посещений Голубова и возник набросок, который мы с вами попытаемся разгадать. Лист изрисован сплошь, в разных направлениях, казалось бы, беспорядочно. Словно бы "смешались в кучу кони, люди", гористый пейзаж, сухие пни. Но еще А. М. Эфрос заметил, что здесь все "сцеплено и осмысленно", "все рисунки соподчинены".
В центре композиции - большой парадный портрет Алексея Вульфа, сына Прасковьи Александровны. Выше - профиль самой Прасковьи Александровны, верного и преданного друга Пушкина. В зачеркнутом профиле молодой женщины с высоким выпуклым лбом угадывается хозяйка тетради - Евпраксия Николаевна Вревская.
Но интересующий нас портрет - лицо мужчины - Пушкин делает, перевернув лист! Тем самым как бы вычленяя новый персонаж из семейства Осиповых-Вульф-Вревских.
Некоторые исследователи отождествляли его с Денисом Давыдовым. Круглые, несколько выпуклые глаза, брови, волнистые волосы. Но, как нам известно, лоб у Давыдова вполне классический, а не выпуклый. В то время как у незнакомца линия волос начинается почти у соединения лобной кости с теменной - черта редкая, характерная. Пушкин не мог не отметить ее своим зорким взглядом.
Современники отмечали именно эту приметную черту у М. Ю. Лермонтова: "широкий и большой", "необыкновенно высокий лоб" (что мы видим и на его автопортрете 1837-1838 годов).
Совпадают с лермонтовской иконографией и другие черты пушкинского рисунка: скошенные брови, с небольшим изломом в самом начале, мягкая линия чуть вздернутого носа с круглыми "фыркающими" ноздрями, хрупкая мальчишеская шея, шелковые волосы, а также грустные глаза с "калмычинкой". Художник М. Е. Меликов описал их очень точно: "Глаза небольшие, калмыцкие, но живые, с огнем, выразительные, пламенные, но грустные по выражению", смотревшие "приветливо, с душевной теплотой".
Кое-кому могут показаться слишком длинными усы. Но на зарисовках, сделанных в разное время, видно, что М. Ю. Лермонтов менял и стрижку, и прическу, не только "примеривал" самые разные формы усов, но и отращивал бакенбарды. На посмертном портрете работы Р. Шведе мы видим точно такие же длинноватые - калмыцкие - усы, как и на рисунке Пушкина.
Значит, Пушкин встречался с Лермонтовым? Запомнил его?
В таком случае возникает вполне законный вопрос, почему это лицо вспомнилось Пушкину в Голубове у Вревских 5 октября 1835 года? Может быть, потому, что 3 октября был день рождения Михаила Юрьевича, о чем мог знать Борис Вревский от своего брата Ипполита, товарища Лермонтова по юнкерской школе?
Быть может, и так. Но самое главное: только что вышел, только дошел до обитателей Голубова августовский номер "Библиотеки для чтения", в котором опубликована поэма М. Ю. Лермонтова "Хаджи-Абрек".
Все семейство Осиповых-Вульф-Вревских понимало и любило поэзию, новинки поступали в дом регулярно (вспомним слова матери Пушкина - Надежды Осиповны - в письме к дочери Ольге: "...барон Вревский доставляет нам все новинки. Его братья посылают их Эфрозине, которая так образовалась, что не узнаешь").
Поэма Лермонтова "Хаджи Абрек" не могла остаться незамеченной. Она должна была привлечь внимание Пушкина еще и тем, что с одним из ее героев - Бей-Булатом Теймазовым (Таймановым, Таймиевым) Пушкин был знаком, сидел с ним за одним столом на обеде в честь взятия Арзрума. И в "Путешествии в Арзрум" Пушкин посвятил ему следующие строки: "Славный Бей-Булат, гроза Кавказа, приезжал в Арзрум с двумя старшинами черкесских селений, возмутившихся во время последних войн. Они обедали у графа Паскевича.
Бей-Булат мужчина лет тридцати пяти, малорослый и широкоплечий. Он по-русски не говорит или притворяется, что не говорит. Приезд его в Арзрум меня очень обрадовал: он был уже мне порукой в безопасном переезде через горы и Кабарду".
В 1832 году Бей-Булат погиб от руки своего врага-кровника кумыцкого князя Салат-Гирея. На основе этого реального факта Лермонтов и написал поэму.
Зарисовка-ребус словно бы "следует" за впечатлениями Пушкина во время чтения поэмы: ярусный ландшафт, диковатые горячие кони, черкесская стрела, сухие пни и коряги - все это навеяно текстом:
Но бури злые разразились,
И ветви древа обвалились,
И я стою теперь один,
Как голый пень среди долин.
Пушкин не рисует ни кровавой схватки, ни окоченевших трупов - только два сухих пня - друг против друга, две загубленные жизни... И еще он делает набросок двух коней, оставшихся без седоков. Один конь выходит из-за горы, где остались, видимо, лежать мертвые тела. Он дико косит глазом, взволнованный кровью и смертью. В другом - тоже еще не остыл боевой пыл.
И стрела - знак схватки...
Именно в этот вечер, видимо, и сказал Пушкин знаменательные слова: "Далеко мальчик пойдет". И отсюда, от голубовских обитателей - через Ипполита Александровича Вревского, товарища Лермонтова, жившего на Кавказе в 1840-1841 годах, отзыв Пушкина стал известен сослуживцам Лермонтова, а от них и дошел до нас.
Рисунок, оставленный в тетради, подтвердил тот факт, что Пушкин видел Лермонтова, запомнил этого молодого человека, если сумел воспроизвести его черты, а также то, что он был знаком с творчеством начинавшего тогда поэта - по крайней мере с поэмой "Хаджи-Абрек" - и предсказал его будущую славу.
