Когда вчитываешься в документы недавнего советского прошлого, поражают не только масштаб насилия, не только непостижимый контраст между реальностью и декларируемыми целями общественного развития, но и явная искусственность системы, которая словно не для людей и не в их интересах возникла и существовала, а преследовала какие-то свои "нечеловеческие" цели. Унификация духовных и мировоззренческих ориентиров, политических взглядов и поведения - родовая примета советской действительности. Человека стремились вогнать в прокрустово ложе, убрав в нем все "лишнее", в первую очередь - личностное. Это прекрасно разглядел француз-ский писатель Андре Жид, посетивший СССР в 1936 году: "В СССР решено однажды и навсегда, что по любому вопросу должно быть только одно мнение... Получается, что когда ты говоришь с каким-нибудь русским, то говоришь словно бы со всеми сразу. Не то, чтобы он буквально следовал каждому указанию, но в силу обстоятельств отличаться от других он просто не может". Какова степень унификации личности в советскую эпоху? Что именно обусловило этот процесс? Все это еще предстоит серьезно изучить. Объясняя негативные стороны советской действительно сти, чаще всего используют два знаковых понятия - большевизм и насилие. Однако причина, очевидно, лежит гораздо глубже, она в соединении особенностей индустриальной эпохи со специфическими условиями России. Вот две составляющие того "коктейля Молотова", который разрушительно сказался на человеческой личности.
Промышленная революция, технический прогресс дали человеку мощные рычаги для изменения жизни и окружающего мира. Общество стало развиваться динамично, резко вырвалось вперед. Когда индустриаль ная эпоха только начиналась, высокая производительность фабрично-заводского производства была столь очевидна, а контраст с доиндустриальной стадией столь велик, что немало мыслителей и общественных деятелей, завороженных размахом преобразований мира, именно с индустриальным прогрессом связывали будущее человечества.
Напомню общеизвестное. Индустриальная система, где бы она ни существовала, стремится максимально увеличить производительность, перерабатывая сырье в определенные продукты и вовлекая в этот процесс большое число людей. Технологии предусматривают разбивку сложного и часто длительного производственного цикла на относительно простые, но тесно связанные между собой операции, механически соединяя людей в единое целое. Индустриальный труд - всегда коллективный, он способствует утверждению производственного коллективизма и коллективистской психологии - основы основ классовой солидарности. Теория марксизма, ставшая идеологией фабрично-заводских рабочих, - типичный продукт начальной стадии индустриальной эпохи. Тогда ее возможности казались безграничными, а производственный коллективизм представлялся идеальным принципом организации общества, противостоящим расколотости классовых систем. Коммунизм в марксистской интерпретации - общественный идеал, приспособленный к особенностям и противоречиям индустриальной эпохи на Западе. Иначе говоря, марксистский рабочий социализм мог возникнуть и распространиться только на стадии фабрично-заводского производства, поскольку отражал реалии того времени.
Сегодня индустриальная эпоха осталась для развитых стран далеко позади, и все увидели, что фабрично-заводское производство отнюдь не вершина прогресса, а лишь преходящая стадия, имеющая к тому же не только позитивные, но и негативные, разрушительные для человека и общества стороны. Вот наиболее явные. Подчиненный заводской технологии человек превращается в придаток машины. В общественном сознании утверждается приоритет техники и технических знаний, рационализма и материализма. А гуманистические ценности выглядят эфемерными предрассудками перед мощной поступью технического прогресса. Через это прошли все развитые страны. Однако на Западе технократизму противостояли уже сложившиеся формы демократии, система защиты прав личности, веками формировавшийся культ индивидуализма.
В предреволюционной России индустриальная культура только складывалась. Она находила питательную среду в традиционных для крестьянской страны корпоративности и коллективизме. Индивидуализированная культура была развита в то время лишь в западных районах страны, которые после революции стали самостоятельными государствами (Финляндия, Польша, страны Прибалтики), а также в крупных городах, в которых концентрировалась европейски образованная интеллигенция. Но, несмотря на преобладание в целом психологии общинности, дореволюционная Россия тем не менее отличалась плюрализмом, богатством и разнообразием духовной, социальной и культурной жизни. Однако, выходя из распада революции и гражданской войны, огромная страна обрубила исторические корни, отринула европеизированную культуру прошлого, отреклась от многообразия духовных ценностей многонациональной страны и стала игрушкой технократических сил.
Новая система власти призвала к управлению страной и новую элиту. А она, как правило, не имела образования и навыков в управлении. И. В. Парамонов, служивший в 1920 году в Донсовнархозе, вспоминал: "Мы, советские хозяйственники, в подавляющем большинстве в то время еще не доросли до теоретического понимания своих задач. Действовали больше по здравому пролетарскому смыслу". Такие люди были буквально загипнотизированы открывшимися возможностями применить производственные технологии к общественной жизни, а проще говоря - к человеку. Рассуждения о технологизации общества сверху донизу нашли отражение в работах Ленина, Троцкого, Дзержинского, Томского, Зиновьева, Бухарина и многих других.
Идеи рациональной, научной организации труда (НОТ), которые возникли в США (их создатель - инженер Ф.-У. Тейлор) и были подхвачены другими странами, в социалистической России вышли за рамки только производственных процессов и были перенесены на общество в целом. Эти элементарные принципы НОТ уже в 20-е годы стали применять в школах, в государственном управлении, в Красной Армии, в коммунах и колхозах (последователи Маркса здесь превзошли своего учителя). Общество рассматривалось как огромный завод, жизнь - как производственный процесс, а человеку отводилась роль винтика в производственном механизме. Чтобы удержать общество в этих узких рамках, необходимы были тотальный контроль и постоянное насилие.
Можно согласиться с интересной мыслью американской исследовательницы З. Сочор, изучавшей движение "За научную организацию труда" в СССР в 20-е годы: "Задача, стоявшая перед движением "За научную организацию труда", была одновременно более элементарной и более амбициозной, нежели типичная задача добиться большей эффективности, характерная для индустриальных обществ... Советские тейлористы видели в НОТ черты "новой культуры", характерной для переходного периода к социализму".
Так называемый ленинский план строительства социализма, сформулированный сталинским руководством, являл собой план модернизации России, превращения ее в индустриальную страну. Для этого в нерыночную, жестко централизованную общественную систему нужно было внедрить организационно -технологические и производственные структуры, свойственные индустриальному обществу. Однако там, где отсутствуют механизмы саморазвития, такое возможно лишь с помощью широкого применения насилия, вершиной которого и стала печально знаменитая ныне система - ГУЛАГ.
Само понятие "социализм" ("коммунизм") технократизировалось до крайней степени. Вспомним знаменитое ленинское: "Коммунизм - это Советская власть плюс электрификация всей страны". Социализм именно "строили", как завод, фабрику, здание. (Здесь уместно представить мнение Ф. Э. Дзержинского о социализме: "Если исходить из имеющихся у нас заводов - социализма нам никогда не создать. И количественно, и качественно они для этой цели не годятся".) Продвижение к социализму выражалось в тоннах, километрах, киловаттах и т. п. Получалось, что социализм - не людское общество, а огромная фабрика, где должно быть все рационально устроено. То, что не годилось в "машину", не могло быть в нее вмонтировано, не соответствовало светлому будущему, всего этого как бы не существовало. Например в СССР стыдно было быть инвалидом, делали вид, что в советской стране их просто нет. Их убирали с глаз долой, как заведомый брак убирают на задворки заводского двора (свое-образные резервации для тяжелых инвалидов были созданы после Великой Отечественной войны, например, на острове Валаам).
Возникший в 1921 году и поддержанный Лениным и многими видными деятелями партии большевиков - Дзержинским, Томским, Троцким, Зиновьевым - Центральный институт труда (ЦИТ) приступил к изучению "отдельных механизмов (человеческой машины. - Л. С.) в действии". А. Гастев, директор ЦИТ, предсказывал, что общество будущего будет отличаться "удивительной анонимностью", а общие нормы и общий ритм будут определять всю жизнь. Правда, некоторые крайности, проявившиеся в 20-е годы, были раскритикованы в конце 20-х - начале 30-х годов. "Пролеткультовские" стремления к полной машинизации жизни постепенно сгладились, но общая линия сохранилась и воплощалась в жизнь.
Коллективизация сельского хозяйства по технологии стоит в одном ряду с индустриализацией. Если русская община в деревне представляла собой прежде всего социальный институт, то новоявленная община - колхоз, совхоз - это уже производственные коллективы, созданные по чисто функциональ ному принципу: тракторная бригада, полеводческое звено, животноводческая ферма и т. д. Сельским хозяйством, в основе которого лежит живой организм плодородия, управляли как заводом. Спускали директивы, что и сколько сеять, какой объем продукции получить, а дальше - контроль исполнения... Первый пятилетний план характеризовал задачи коллективизации как поиск организационных форм, которые бы приносили максимальную эффективность от вкладываемых ресурсов. Вот цитата из "Плана": "Нельзя закрывать глаза на то, что мы идем еще ощупью в этом отношении, что техническая конструктивная идея коллективного хозяйства еще не ясна". Итог: миллионы изгнанных из родных деревень, умерших от голода и холода, расстрелянных и просто бежавших от этого ужаса в города.
А тем временем власть, опираясь на беднейшие слои крестьянства, крушила деревенский уклад, подгоняя его под промышленный тип. Не случайно ударной силой коллективизации стали заводские рабочие-коммунисты.
По производственному принципу в СССР было организовано все: школы и вузы, НИИ и союзы творческой интеллигенции, партийные и комсомольские ячейки... Главное - организация производственной деятельности (включая творчество) и контроль за выполнением планов. Вся жизнь человека проходила в рамках производственной общины, и каждый зависел от нее. А нормы нравственности утверждали: индивидуализм - порок. Неприлично было говорить: "я так думаю", "это мое мнение". Только - "мы". Коллективное выше личного, коллективный труд - это высшая ценность. Коллективизм использовался для мобилизации усилий людей на выполнение любых заданий, но тот же коллективизм был и безраздельным средством контроля за всеми сторонами жизни.
И тем не менее свести жизнь общества только к производственному процессу невозможно. Для технократической системы требовалась своя духовная основа. Богатая духовная палитра старой России была отброшена как не соответствующая новым, индустриальным приоритетам и производственному коллективизму. Взамен в качестве единой духовной основы общества утверждался марксизм-ленинизм. Социалистическая (коммунистическая) идея превращалась в символ веры. "Наряду с переделкой народного хозяйства пора заняться и решительной переделкой самого человека" - так, по существу, формулируется основной девиз в гуманитарной сфере. Все "единоличное" должно было уйти, открыв путь коллективному, общественному, индустриальному... Ректор Коммунистического университета им. Я. М. Свердлова М. Н. Лядов в начале 20-х годов говорил: "Крупная фабрика и завод уничтожают дух индивидуального творчества, индивидуальной психологии... Коллективная психология зарождается на крупном заводе и все более и более вытесняет психологию индивидуальную... В будущем обществе даже интеллигентный труд будет коллективным... Коллективное творчество гораздо продуктивнее индивидуального во всех видах человеческой деятельности..."
Считалось, что в коммунистическом обществе "все люди будут совершенно освобождены от власти индивидуальных стремлений, индивидуальных интересов", общество будет состоять из "коллективно мыслящих и коллективно действующих" особей, не имеющих индивидуальности, что означало бы полную деперсонификацию. В реальности, к счастью, такое осуществить почти невозможно. Тем не менее на этом пути сделано было немало. Здесь потрудилась вся гуманитарная сфера - образование, литература, искусство, средства массовой информации. Гуманитарные науки находились в жестких рамках цензуры, и роль их была функциональна: оправдание системы и "обслуживание" текущих задач.
Приобщение человека к коммунистическим духовным ценностям шло под контролем корпораций, которые сопровождали его на разных этапах жизни: октябренок, пионер, комсомолец и, как знак особой причастности к высшим ценностям, вступление в ряды коммунистической партии. Хронологические даты, связанные с деятельностью компартии, были превращены в общенародные праздники, имевшие, по сути, религиозный характер. Любое несоответствие утвержденной доктрине и нормам объявлялось уклонизмом (либо влево, либо вправо). В обществе царили непримиримость, неумение прощать, вера в единственную и абсолютную правду, критерии: правильно - неправильно, типично - нетипично.
Литература, кино, живопись, театр воспевали производство. Человек изображался в своей функциональ ной сути: шахтер, врач, ученый; в центре художественного произведения - производственный конфликт. Сами названия часто прямо ориентировали на производство, например, "Цемент" Ф. Гладкова, "Гидроцен траль" М. Шагинян или пьесы "Сталевары", "Премия"... Человеческая личность идентифицировалась с производственной карьерой - своеобразный "синдром Золушки" в производственном варианте: рабочий стал министром, забитая крестьянка - председателем колхоза. Все связанное с человеком как личностью не имело ценности. Даже такие всем известные люди, как Стаханов и его последователи, покорители Арктики и герои-летчики, были не столько личностями, сколько символами эпохи.
Ликвидация неграмотности и государственная система бесплатного образования, бесспорно, большое достижение СССР. Однако система образования имела четко и жестко поставленные цели; вот что говорится в декларации Государственной комиссии по просвещению "Основные принципы единой трудовой школы" от 16 октября 1918 года: "Новая школа должна быть не только бесплатной на всех ступенях, не только доступной, но и, как можно скорее, обязательной..., она должна быть единой и трудовой. Это значит, что вся система нормальных школ от детского сада до университета представляет собой одну школу, одну непрерывную лестницу. Это значит, что все дети должны вступать в один и тот же тип школы и начинать образование одинаково..."
В конце концов вся образовательная система, все направления культурной сферы были огосударствлены. Государство национализировало киноиндустрию, театры, издательское дело... К середине 20-х годов была установлена партийная монополия на средства массовой информации, введены цензура и жесткий идеологический контроль над всей печатной продукцией. Н. И. Бухарин, выступая в апреле 1924 года на диспуте о будущем интеллигенции, говорил так: "Мы никогда не можем стать на такую позицию, что пускай все совершается само собой, - кто в Бога верует, пусть верует. Это не есть руководство страной... Никогда мы на это не пойдем!.. Нам необходимо, чтобы кадры интеллигенции были натренированы идеологически на определенный манер. Да, мы будем штамповать интеллигентов, будем вырабатывать их, как на фабрике..."
Хрущевская "оттепель" подорвала искреннюю веру многих в правильность того, что считалось бесспорной истиной. Произошли изменения, которые смягчили технократические черты нашего общества. Смягчились некоторые моральные установки, в них стало больше "человеческого". Экономика стала развертываться к человеку, ставилась задача повысить индивидуальную заинтересованность в результатах труда. Во время "оттепели" жизнь в стране заметно изменилась: строилось жилье, фактически появилась сфера бытовых услуг, рос жизненный уровень, общество стало более открытым.
Однако эти изменения не нашли отклика у теоретиков коммунизма. В Программе КПСС, принятой на XXII съезде в 1961 году, говорилось примерно то же, что и в 20-е годы: "При коммунизме все люди будут иметь равное положение в обществе, одинаковое отношение к средствам производства, равные условия труда и распределения..." Главное оставалось: коллективизм и коллективистская солидарность. Индивидуализм - этот пережиток прошлого (так записано в Программе КПСС) - подлежал искоренению.
Попытка частичной реставрации сталинской системы при Л. И. Брежневе подтолкнула процессы деградации в стране. Конформизм, который предполагал двойную мораль, двойную линию поведения, приобрел колоссальные масштабы. Фактически он позволял сохранять и воспроизводить в значительной степени деперсонифицированный тип личности, укорененный в нескольких поколениях.
Прошлое довлеет над нами и сегодня. Становление индивидуализированной личности идет медленно. Крушение приоритетов, которые мы долгое время привыкли считать бесспорной истиной, рождает среди молодежи цинизм, нигилизм, желание уйти в собственный мир, далекий от странного мира взрослых. Отрицательные последствия технократизации, особенно для личности, огромны, и они все еще живы. Несколько поколений выросло, не задумываясь о самоценности человека как индивидуальности, об уникально сти его мира, его жизни.
Смешно отрицать научно-технический прогресс на пороге XXI века. Однако мы не вправе забывать, что именно индустриальный прогресс обернулся в ХХ веке социальными и политическими потрясениями, мировыми войнами, тоталитаризмом и экологическими катастрофами. Технический прогресс должен быть подчинен человеку, а не наоборот. Человек и все связанное с его жизнью должно иметь приоритет. Преодолевать наследие грубого технократизма придется еще очень долго: увы, сознание людей не меняется в одночасье. Но без этого преодоления не выбраться на путь цивилизованного развития.
Технологизация, производственный коллективизм и унификация всех сторон жизни не только насаждались сверху, но и находили мощное встречное движение. Не имевшая квалификации, едва грамотная, а то и вовсе неграмотная крестьянская масса, хлынувшая в города из деревень в период индустриализации и коллективизации, столкнувшись с новым, сложным миром техники, восприняла технократизацию общества как черты будущего. Именно эта часть общества составила базу идеологизированной псевдокультуры. Крестьянская беднота, обретя новый социальный статус, превращалась в апологетов корпоративной, технократизированной системы.
Колоссальная ломка, начавшаяся в России, позволила этой части активно включиться в общественную жизнь и кардинально изменить свой социальный статус. Произошла девальвация крестьянского статуса и ценностей, связанных с сельским образом жизни. Вырваться из деревни, избавиться от крестьянского прошлого стало мечтой нескольких поколений советских людей.
Последствия "социалистической" модернизации жизни кочевых и полукочевых народов особенно разрушительны. По приказу власти малые народы Сибири и Севера в 20-е годы были переведены на оседлый образ жизни. В качестве строительства социализма им навязывали русский дом, русскую еду, русский образ жизни, русскую культуру и образование.
Разрушая среду обитания малых народов, варварски используя их природные ресурсы, власть подорвала сами основы их существования. Люди забывали свой язык и обычаи, но плохо приспосабливались к современной жизни и индустриаль ной системе производства. Не соответствующие этим обществам особенности новой жизни, ее ритм и темп создавали чрезмерную психологическую напряженность, в итоге - пассивность, пессимизм, люмпенизация, что влекло рост пьянства, агрессивности, числа самоубийств. Начались деградация и вымирание целых народностей. Казахстан. На рубеже 20-30-х годов здесь начиналась коллективизация. На оседлый образ жизни в плановом порядке переводились миллионы кочевников. Тысячелетние традиции, жизненный уклад, многоуровневый комплекс связей, соответствующий этому типу цивилизации, и уникальная культура - все приносилось в жертву хозяйственно-технологи ческим целям. Сотни и сотни кочевых хозяйств стягивали с огромной территории в одно место. Создавались в буквальном смысле переселенческие деревни: многочисленные юрты кочевников выстраивали прямо на снегу в идеально правильные квадраты.
Казахи, издревле занимавшиеся кочевым скотоводством, поголовно зачислялись в неведомые им колхозы. "Весь скот обобществить, не оставляя ни единого козленка в индивидуальном пользовании" - такова была задача, поставленная, например, в Тургайском районе. Так люди лишались элементарных средств к существованию. Большие отары скота сгоняли в одно место, и это стало еще одной катастрофой: при кочевом скотоводстве запас кормов был не нужен, теперь же от бескормицы началась массовая гибель скота. Голод среди населения стал неизбежностью.
Зимой 1932-1933 годов голод охватил огромную территорию (только от голода умерли два миллиона человек). Свирепствовал брюшной тиф, который здесь ранее был неизвестен. Половина из уцелевших казахов поднялась и откочевала из Казахстана, частично - в Китай, Монголию, Афганистан, Иран, Турцию, частично - в Туркмению, Узбекистан, Киргизию, Таджикистан, Западную Сибирь. Численность казахского народа восстановилась лишь к концу 60-х годов нашего века. Но цивилизация, уникальная культура кочевых народов погибла безвозвратно.
