Виктор Степанович Гребенников - давний и любимый автор "Науки и жизни". Первый его материал появился на страницах нашего журнала почти тридцать лет назад, в 1971 году.
Он безгранично предан делу, избранному раз и навсегда еще в ранней юности. Огромное летающее, ползающее, жужжащее и стрекочущее царство насекомых - это его мир, который он наблюдает и изучает уже многие и многие годы. Но Виктор Степанович не только созерцает, удовлетворяя свою любознательность, человек действия, он всеми силами стремится спасти и сохранить это богатство живой природы для будущих поколений. А спасать необходимо. Распаханные земли, затопленные территории, избыточная химизация стирают с лица Земли многие виды насекомых. Часто ли мы видим сегодня легкокрылых грациозных стрекоз, слышим стрекотание кузнечиков, радуемся разноцветным красавицам-бабочкам?
И страстный энтомолог, беззаветно преданный природе, воплощает свои идеи в жизнь, как бы это ни было трудно: он, например, был первым, кто понял, что надо спасать насекомых-опылителей (иначе человек останется без урожаев), и стал создавать для них заказники.
Недавно в Новосибирске (в издательско-полиграфическом предприятии "Советская Сибирь") вышла его книга, которая так и называется - "Мой мир". Книгу сопровождают великолепные, тончайшие зарисовки разных насекомых: Виктор Степанович - талантливый художник - всегда сам иллюстрирует свои работы. На ее страницах читатель найдет массу интересных сведений о природе насекомых, сможет рассмотреть мельчайшие подробности строения бабочки, шмеля, муравья, осы, разнообразных жуков. А сколько полезных и интересных советов о том, как научиться наблюдать мир насекомых, найдут там любители природы!
Книга (она, к сожалению, вышла небольшим тиражом - 3000 экземпляров) написана в форме повествования о жизни и многолетней работе. Как и многим людям его поколения, Гребенникову пришлось пережить немало трудных лет: голодные 30-е, тяжелые военные годы, но самое страшное выпало на его долю в послевоенном 1947 году. Двадцатилетний, он был осужден на 20 лет лагерей, и только смерть Сталина спасла его. (Об этом Виктор Степанович рассказывает в очерке "Мои университеты" - "Наука и жизнь" № 8, 1990 г.).
Представляем читателям журнала отрывки из книги В. С. Гребенникова "Мой мир", иллюстрируемые его же рисунками.
Сибиряк я - с начала войны, с сорок первого. И юность моя, и зрелые годы прошли в небольшом, по сей день милом моему сердцу городке под названием Исилькуль, затерявшемся на лесостепных равнинах юго-запада Омской области, вблизи казахстанских степей. Там, в окрестностях Исилькуля, продутых синими зимними ветрами, пропеченных засушливым июльским солнцем и все равно буйно зеленеющих каждой непролазно -черноземной звонкою весною, - там и сейчас часть моей души и сердца (хотя давно живу в Новосибирске), а почему - поймете из книги.
Но этому предшествовали совсем иные миры и страны: сказочное Детство, с его каким-то особым, ярким, восторженным восприятием всего, что меня окружало, и еще - Крым. Родился-то я и вырос в сказочном городе Симферополе (это сейчас он сравнялся с остальными нашими городами - так же люден, и сер, и дымен, и тесен), ну а если точнее - то в Неаполе Скифском, у скалистого подножия которого все еще шумит ручей, впадающий в Салгир, что так же вот шумел-журчал двадцать два века назад при могущественном и грозном царе Скилуре. Как талисман детства, чем-то связывающий меня с теми временами и местами, я храню горстку черепков, подобранных когда-то у раскопок акрополя - центра города - скифской славной столицы. И еще храню два талисмана-камешка: один - с вершины моей любимой горы Чатырдаг, другой - отколот от ступеньки парадного крыльца нашего дома, где я родился, и он, видавший виды ветеран, цел и по сей день, хотя перенес за полтораста лет и несколько войн, и землетрясения, и многое иное.
Мой дед по матери, дворянин Виктор Викторович Терский, перед окончательным разорением своим купил дочери рядовой по тем временам особняк. Деда я не застал. Помню лишь несколько фотоальбомов с многочисленными "портретами" его лошадей и охотничьих собак; сплошь шитые бисерными розами ремни от его ружей; неохватно-огромные горы книг (им я обязан большинством своих знаний - к счастью, были там и Брем, и Фабр, и Фламмарион); портрет бабки - московской камерной певицы; старинную резную мебель; тяжеленные золотые ложки, цепи, часы, "десятки", которые непрактичные мои родители как-то быстро и, наверное, бестолково обменяли в симферопольском магазине "Торгсин" в голодушные тридцатые годы на муку, свиной смалец и еще какую-то снедь, совершенно меня не интересовавшую . Едва встал на ноги, как Природа начала открывать мне сокровищницы, перед которыми блекли и те золотые ложки, и бриллианты...
Двор... Он казался мне огромным. Хотя слово "казался" - не совсем верное: сознательное знакомство с Миром я начал с раннего детства, когда по росту был втрое меньше взрослого; соответственно все, что меня окружало, было по отношению ко мне действительно втрое большим, чем сейчас, - и дом, и Двор, и улица, и весь Город...
И мой чудо-Двор был моей первой Страной Насекомых - теперь я его назвал бы - если бы он уцелел! - моим первым городским энтомологическим заповедником. Тем более, что хорошо помню: для коллекций я тут не ловил никого, считая, что живые насекомые на территории Двора гораздо более ценны, чем они же, пойманные здесь, но убитые в морилке - баночке с ядом, засушенные на булавках и помещенные в коллекцию. Никто мне этого не внушал, никто этому не учил; наоборот, каждую неделю на деревянном чурбаке у сараев рубили шеи курам, не раз при мне топили в ведре с водой избыток кошачьего потомства... Но нет, Любовь к Живому, свойственная, наверное, каждому из нас в раннем детстве, случайно подогретая близостью и яркостью Насекомьего Мира, не угасла во мне, а, наоборот, росла и укреплялась...
