Сейчас даже трудно себе представить, насколько несбыточными казались мечты Ари Абрамовича Штернфельда о полетах в космос в начале века. Ведь он родился в мае 1905 года в старинном польском городе Серадзе, неподалеку от Лодзи. Его отец хотел воспитать единственного сына в религиозном духе, видел в нем раввина - по родословным книгам семья вела происхождение от выдающегося еврейского теолога и философа Маймонида (1135-1204 годы). Но мальчик взбунтовался против бессмысленной зубрежки. Дорога "к небу" рисовалась в его воображении иначе. Его мыслями завладела идея о космических кораблях, бороздящих Солнечную систему. И он сделал все, чтобы мечта стала реальностью. Покинул родной городок и уехал во Францию, где мог получить соответствующее образование.
Деньги на учебу заработал сам. Сначала, устроившись грузчиком в "чреве Парижа" - знаменитом, не раз описанном разными писателями Центральном рынке, потом рабочим на автомобильном заводе "Рено". И уже после того, как поступил в Институт электротехники и прикладной механики в городе Нанси, он постоянно подрабатывал на каникулах в разного рода частных предприятиях.
После окончания учебы он получил диплом инженера-механика, какое-то время занимался проектированием промышленного оборудования, конструированием и даже достиг известности "изобретателя, работающего по заказам". Например, придумал автомат для производства искусственного жемчуга; робота, повторяющего движения человека. Наверное, если бы Ари Абрамович продолжал в том же духе, то прожил бы достаточно обеспеченную, сытую, спокойную жизнь.
Но мечта звала его за собой. Он решил защитить докторскую диссертацию и поступил в докторантуру Сорбонны (1928-1930 годы). Результатом стала первая рукопись "Введения в космонавтику". Но далась ему эта работа непросто.
Дело в том, что никто из профессоров тогда не смог взять на себя ответственность за научность тематики о межпланетных полетах, и отцу даже предложили поменять тему на другую - по резке металлов. Но он отказался и решил, что будет вести вычисления на свой страх и риск, не имея никакой гарантии, что ему позволят защититься.
Он вернулся в Лодзь, к родителям, и полтора года писал диссертацию днями и ночами. В Париже, при Сорбонне имелась электрическая счетная машина, на которой он мог проводить все сложнейшие расчеты, а в Лодзи, как он сам вспоминал, "время от времени не совсем легальным путем ко мне перекочевывал арифмометр - каждую субботу его тайком выносил для меня из конторы большого завода один служащий, а в понедельник утром арифмометр опять стоял на своем месте. Даже бумаги мне не хватало: писал я на кусках оберточной бумаги или макулатуры, которую предварительно обрезал до одного размера. Кроме того в комнате было очень мало света, окна открыть было нельзя, солнце туда никогда не заглядывало..."
К счастью, скрупулезную работу все же оценили по заслугам. В мае 1934 года доклад под названием "Некоторые новые взгляды в астронавтике" был представлен на соискание Международной премии Комитету астронавтики французского Астрономического общества. И автор оригинального исследования через месяц узнал о том, что ему присудили эту премию.
Оказавшись снова во Франции, Ари Абрамович начал печатать статьи в газетах и журналах, чтобы познакомить французскую публику с именами русских и советских пионеров космонавтики. Именно благодаря его настойчивости Франция узнала не только о Н. Кибальчиче и о Э. Циолковском, но и о Ф. Цандере, Ю. Кондратюке, К. Ветчинкине, Н. Рынине, Я. Перельмане.
***
Отец знал об этих людях и об их трудах не из вторых рук. Книга Э. Циолковского "Исследование мировых пространств реактивными приборами" подтолкнула его к изучению русского языка, как он писал в одном из своих писем к Циолковскому. Первую страницу Ари Абрамович читал по слогам, непрерывно заглядывая в словарь. Можно себе представить, каким упорством надо обладать, чтобы, начав с нуля, дочитать книгу до конца. Но в том, что касалось его мечты, у Ари Абрамовича трудностей не существовало. На такие мелочи, как недоедание, недосыпание он не обращал внимания еще со студенческой скамьи.
После того, как ему вручили Международную премию, у Ари Абрамовича появились заманчивые предложения. Он мог выбирать не просто город, но и страну для продолжения научной работы. Либо Америка, либо Россия.
Отец решил поехать в Россию. Потому что, - как он написал в одной из своих работ, - именно этой стране будет принадлежать честь запуска первых спутников Земли. И не ошибся в своем прогнозе.
Он ошибся в другом. После первой поездки по России (в 1932 году. - Прим. М. Ш.) он сам написал: "я ощутил вокруг себя захватывающую атмосферу строящегося нового мира". Он ясно видел и понимал, что карточная система продолжает существовать, что люди еще бедно одеты, но ему казалось, что здесь ценят новые идеи, что здесь строится справедливый общественный строй и что его ум и талант принесут пользу многим людям. В его выборе, наверное, немалую роль сыграла наша мать, которая была французской коммунисткой и искренне верила в торжество этих идей.
Моим родителям выделили хорошую квартиру. Но отец решительно запротестовал. Он хотел жить так, как живет большинство людей, и сам нашел комнату в коммунальной квартире (24 кв. м) в районе Марьиной рощи, где мы - вчетвером - прожили большую часть своей жизни.
Отец оборудовал комнату - сказались навыки работы в конструкторских бюро и частных предприятиях.
Нам с сестрой он сделал двухэтажную кровать, а кровать родителей днем поднималась и убиралась в стену, благодаря этому в комнате сразу становилось больше места. Угол для работы он отгородил шкафами.
Сначала в этом не было необходимости, ведь у него имелся кабинет на работе в Реактивном научно-исследовательском институте (РНИИ), который создали осенью 1933 года. Его приняли на должность старшего инженера - тогда это было наивысшее звание. Рядом с ним работали молодые талантливые инженеры и ученые С. П. Королев, М. К. Тихонравов, В. П. Глушко, Ю. А. Победоносцев и другие.
Главный инженер и председатель научно-технического совета Г. Э. Лангемак перевел фундаментальную работу отца "Введение в космонавтику", скрупулезно сохранив введенные отцом термины, как ,например, "космонавтика", "космический аппарат", "космический корабль", "перегрузка", "скафандр". Многие специалисты в этой области считают, что появлению в словаре таких понятий, как "космонавт" и "космодром" мы обязаны Ари Абрамовичу.
***
Несмотря на свои социалистические убеждения, он совершал, наверное, странные поступки. Так, например, через какое-то время он узнал, что прежде все помещения в коммунальной квартире принадлежали женщине, которая ютилась в какой-то каморке. Удивительно, как ее вообще не выгнали. И тогда мой отец стал платить ей квартплату - помимо той, которую он платил государству. Единственный человек из всей огромной коммунальной квартиры. А эта женщина ходила, подслушивала и подсматривала за ним.
Но беда пришла с другой стороны. Когда в стране началась борьба с космополитизмом, Ари Абрамович сам подал заявление об уходе. Бывший иностранец уже нигде не мог получить работу. Отныне он был обречен работать в одиночку.
Средств к существованию ниоткуда получить было нельзя. Мы жили только на зарплату мамы, которая тоже не без труда нашла работу.
В сущности, единственным заработком для отца стали статьи в газетах и журналах, лекции, которые он читал, и, главное - книги, которые он продолжал писать. Это был труд на износ. Я помню, как он вскакивал по ночам и делал наброски, записи - когда его осеняли новые идеи. И все расчеты он вел на арифмометре. Один. А еще неустанно пропагандировал свои идеи.
***
В конце жизни его не оставляла горечь от сознания, что он мог бы сделать намного больше, если бы работал в коллективе.
Жизнь, конечно, была трудной. Денег не хватало. Он сам мастерил для нас игрушки. У нас было две куклы, и он назвал одну Кармен, а другую - Манон; одна была светлой, а другая - темноволосой, и мебель для них, которая нам очень нравилась, он изготовил из фанеры. Из какого-то сплава сделал нам алфавит - русский и французский. Из маленьких кубиков соорудил шахматы и учил нас играть. Для школы сшил портфели из сумок для противогазов, склеил папки для тетрадей. Следил за нашим чтением. Из Ленинской библиотеки, где он проводил много времени, просматривая новые публикации в области космонавтики, приносил книги из мировой классики "Принц и нищий", "Маленький оборвыш", "Саламбо", "Спартак". Посоветовал нам завести карточки прочитанных книг; развешивал иллюстрации известных художников на стенах, чтобы привить любовь к живописи. Очень любил ходить в лес за грибами. Не только мы не чаяли в нем души, но и другие дети очень быстро привязывались к нему. Он умел рассказывать - доступно и понятно - о том, что было интересно ему.
Во всяком деле, а не только в любимой области, умел найти свой подход. Так, например, во время войны (в первые же дни он подал заявление, чтобы его взяли добровольцем, но его просьбу не удовлетворили) в эвакуации он преподавал в металлургическом техникуме. Один из студентов написал воспоминания: "Учитель, который никогда не забудется", где приводит пример, как отец выставлял свои собственные оценки по десятибалльной системе. Конечно, не это самое главное было в его преподавательской работе. Главное заключалось в том, что он завораживал всех рассказами о космосе, о том, что скоро наступит эра космических полетов. Его увлеченность заражала других людей. Такие его человеческие качества, как доверчивость, открытость, могли бы только способствовать его славе чудака. Но практический подход к делу доказывал, что он не мечтатель, что он не идеалист. Во всяком случае, главный труд его жизни был сугубо, если так можно выразиться, прикладным: расчет орбит, по которым должны были взлетать космические корабли, - и по сей день остается настольной книгой не только для космонавтов нашей страны. Так что он сочетал в себе качества и мечтателя , и практика-реалиста.
Выход очередной фундаментальной работы отца "Искусственные спутники" совпал с запуском первого искусственного спутника Земли. Спрос на книгу сразу необыкновенно возрос. Ее сметали с прилавков магазинов. Она вызвала настоящую сенсацию не только в нашей стране, но и за рубежом.
Французский научный обозреватель писал, что на 180 страницах этой книги, купленной свободно в киоске, он прочел о всех "секретах" искусственных спутников. Итальянская газета "Паэзе сера" десять дней подряд отводила целые полосы главам из книги. Но вот парадокс - в России официальные чиновники продолжали "не замечать" Ари Штернфельда. Ни на какие конференции его не приглашали, ни на каких встречах он не бывал. Словно его нет.
Но все же нашлись смелые люди, которые не побоялись принять участие в его судьбе. Они долго и упорно хлопотали, чтобы отцу дали пенсию, чтобы признали его заслуги.
Это в конце концов произошло. В Нанси вспомнили о своем питомце гораздо раньше, и отца избрали почетным членом Нансийского ученого общества, удостоили его звания доктора наук honoris causa. В 1962 году он стал лауреатом Международной премии Галабера - "За личный вклад в прогресс астронавтической науки и техники", но разрешения на выезд, чтобы принять премию, так и не получил. Спустя три года после этого Академия наук СССР присудила отцу ученую степень доктора технических наук honoris causa. До него лишь 11 человек удостаивались этой высокой чести.
Для иллюстрирования этих воспоминаний использованы материалы, хранящиеся в мемориальном кабинете Ари Абрамовича Штернфельда. Кабинет размещается в московском Политехническом музее.
Литература
основные труды А. А. Штернфельда:
Введение в космонавтику. М. - Л.: ОНТИ, 1937.
Полет в мировое пространство. М. - Л.: Гостехиздат, 1949.
Межпланетные полеты. М.: Гостехтеориздат, 1955.
Искусственные спутники Земли. М.: Гостехтеориздат, 1956.
От искусственных спутников к межпланетным полетам. М.: Гостехтеориздат, 1957.
Искусственные спутники. М.: Гостехтеориздат, 1958.
От искусственных спутников к межпланетным полетам. 2-е изд., перераб. и доп. М.: Физматгиз, 1959.
Введение в космонавтику. 2-е изд. М.: Наука, 1974.
Парадоксы космонавтики. М.: Наука, 1991.
См. в номере на ту же тему
А. ОСТАШЕВ - Штурман космических трасс.
