У НАС В ГОСТЯХ ЖУРНАЛ “РОССИКА”

Недавно в Лондоне начал выходить на английском языке иллюстрированный журнал о русской культуре — “Россика”. Россика — псевдолатинское слово, изобретенное в Европе в XVIII веке для обозначения всех вещей и понятий, связанных с Россией. Отсюда ясна и главная задача нового журнала — рассказывать о высотах русской культуры, знакомить с ними западных любителей искусства и значительную аудиторию наших соотечественников, живущих сегодня за рубежом. Журнал издает английская благотворительная организация ACADEMIA ROSSICA, учредителями которой стали представители английских университетов и учреждений культуры. Хотя журнал ориентирован в основном на английского читателя, он стремится освещать культурные события, проходящие в разных странах, собирая таким образом вокруг себя не только интересующихся русской культурой европейцев и американцев, но и большое число русских— художников, музыкантов, ученых, живущих за пределами России, объединяя их широким понятием “россики”.

Возникновение такого журнала именно в Лондоне, по-видимому, не случайно. Ведь еще Екатерина II считала Англию и Россию, расположенные по краям Европы, естественными союзниками, и политические события последних лет подтверждают это. Лондон — один из наиболее активных центров русской эмиграции (несмотря на ее относительную малочисленность по сравнению с США и Германией). Русских за границей сейчас очень много, тем обиднее, что один за другим угасают центры русской культуры, созданные первой волной русской эмиграции и позже, во времена “холодной войны”. Поэтому появление сегодня “Россики”, на мой взгляд, очень важно: показывая на своих страницах лучшие образцы искусства России, журнал тем самым будет поддерживать престиж русского человека за рубежом.

Выход первого номера “Россики” приурочен к открытию так называемых “Эрмитажных залов” в одном из красивейших дворцов Лондона — Сомерсет Хаусе. Это событие состоялось в ноябре прошлого года. Не случайно журнал открывается рассказом лорда Джекоба Ротшильда о том, как к нему пришла идея создать в Лондоне “Эрмитажные залы”. Лорд Ротшильд известен не только как один из богатейших людей мира, но и как большой ценитель искусства, он — патрон лондонской Национальной галереи и фонда “Английское наследие”, заботящегося о сохранении английских усадеб и памятников архитектуры.

“Эрмитажные залы” — возможно, самый крупный в истории культурных взаимоотношений России и Англии проект — станут постоянно действующей выставкой из коллекции Государственного Эрмитажа. Каждый год экспозиция выставки будет обновляться. Первая из них посвящена Екатерине Великой, которая за сорок лет своего правления приобрела для Эрмитажа около 4000 картин старых мастеров, 38 000 книг, 10 000 резных гемм, 10 000 рисунков и 16 000 медалей и монет и превратила его в одно из богатейших собраний Европы. Статьи сотрудников Эрмитажа Г. Н. Комеловой и О. Я. Неверова, опубликованные в первом номере, повествуют о том, как Екатерина II поражала Европу, скупая через своих агентов (а в их числе были философы Дидро, Вольтер, Гримм) целиком самые ценные и знаменитые художественные коллекции Европы. Екатерина прекрасно понимала, что триумфы на художественном рынке приносят ей не меньше славы, чем победы на полях сражений, и именно благодаря этим триумфам Петербург превратился в одну из самых блестящих и просвещенных столиц Европы.

В первом номере “Россики” читатель прочтет также о творчестве Альфреда Шнитке (его памяти был посвящен фестиваль, прошедший в Лондоне в январе 2001 года), о выставке икон в Третьяковской галерее — “София Премудрость Божия” и других выставках, отмечающих наступление третьего тысячелетия христианства.

Светлана АДЖУБЕЙ, главный редактор журнала “Rossica”.

***

ИЗ ИСТОРИИ МИРОВОГО ИСКУССТВА

“МОЯ МАЛЕНЬКАЯ КОЛЛЕКЦИЯ...”

О. НЕВЕРОВ, искусствовед, сотрудник Государственного Эрмитажа.

Сегодня мы не знаем, как и когда зародилась мысль у Екатерины II о создании эрмитажной галереи живописи в Петербурге. Но и коллекции, собранные Петром I, и учрежденный им публичный музей — Кунсткамера, “Картинный дом” в Ораниенбауме — резиденции великой княгини Екатерины Алексеевны — не могли не повлиять на решение императрицы. Тот факт, что галерея начала создаваться уже через год после ее прихода к власти, говорит сам за себя. Основание галереи она, безусловно, рассматривала как важное звено в ряду тех мер, которые должны были продемонстрировать миру, что Россия имеет право именоваться “европейской державой” — так торжественно заявлялось в первых строках екатерининского “Наказа”. В число этих мер входили и законодательная комиссия, учрежденная императрицей, и демонстративное приглашение в воспитатели наследника философа д'Аламбера (от чего тот, правда, благоразумно отказался), и предложение печатать в России “Энциклопедию”, осужденную парижским парламентом. И результат не заставил себя ждать. Энциклопедисты — рупор общественного мнения Европы — громко восхваляют мероприятия Екатерины II. Вот строки из письма Дидро Вольтеру: “Франция преследует философов, а скифы им покровительствуют”.

Обычно настаивают на прагматическом характере собирательства Екатерины II, полностью отказывая ей в способностях художественной оценки. Сохранились свидетельства и даже собственные ее признания, что она “не имела понятия ни в живописи, ни в музыке” (принц де Линь). Один из проницательных авторов XVIII века, записавший эти признания, сам же и показал, что это была сознательно выбранная Екатериной II позиция незаинтересованного, непредвзятого суждения: “Императрица пользовалась своими притязаниями на невежество, чтобы глумиться над докторами, академиками, людьми полуобразованными и ложными знатоками”.

Помимо разветвленной сети художественных агентов, подобных Гримму, Дидро, Троншену, Рейфенштейну, Екатерина II для пополнения Эрмитажа пользуется услугами просвещенных дипломатов. Самую активную роль играл князь Дмитрий Голицын (1734— 1803). Он с молодых лет жил в Париже, а в 1763 году стал русским полномочным министром во Франции. Это он в 1766 году заключил контракт с Фальконе на создание памятника Петру I, в 1765-м заказал Шардену натюрморт “Атрибуты искусств” и приобрел у Грёза расхваленную Дидро картину “Паралитик”. Самый большой успех Голицына — приобретение известного полотна Рембрандта “Возвращение блудного сына”.

Но чем больше всего поражала Екатерина II воображение европейских ценителей искусства, дипломатов, монархов и широкой публики, так это приобретением целых больших собраний, великого наследия Европы. Это были ее победы, заставлявшие говорить о России так же, как победы русского оружия при Чесме и Кагуле. Если коллекция берлинского купца Иоганна Гоцковского составлялась им с 1755 года специально для Фридриха II, то собрания графа Карла Кобенцля, принца Шарля де Линя, купленные Россией в 1768 году в Брюсселе, или коллекция графа Генриха Брюля, приобретенная в 1769 году в Дрездене, долго и планомерно собирались в течение жизни не одного поколения. То лее относится и к собранию женевского коллекционера Франсуа Троншена, купленному с помощью Голицына и Дидро в 1770 году.

На следующий год Дмитрий Голицын, ставший к тому времени русским послом в Гааге, готовил новую “мирную победу” Екатерины II: он приобрел лучшие полотна на распродаже коллекции Геррита Браамкам-па в Амстердаме. Картины были погружены на корабль, и императрица с нетерпением ожидала их прибытия в Петербург. Но корабль неожиданно затонул в водах Балтики. Голицын пишет Франсуа Троншену: “Все эти дни я был в полном отчаянии. Корабль, который вез картины Браамкампа, потерпел крушение и погиб у берегов Финляндии. Мне уже сообщили из Амстердама, что все погибло, но императрица успела послать людей на место аварии, которые все вытащили, как пишет мне из Петербурга Фальконе... Я не могу вам выразить удовлетворение, которое доставило мне это известие, вам, знатоку и любителю, который должен понять мое чувство”. Но Голицына неверно информировали, может быть не без умысла, его петербургские корреспонденты. И в декабре 1771 года он пишет в Женеву Троншену: “Увы, я ввел вас в заблуждение, жертвой которого явился сам. Я узнал из верного источника, что корабль погрузился в воду через несколько часов после того, как он сел на камень, и с него не смогли снять ни одной из моих картин. Я не в силах передать вам горе, которое я переживаю... Вы никогда не угадаете причины всего этого несчастья... Это набожность... Корабль понесло ветром к берегам Финляндии. Море было бурное, и капитан, не зная этих мест, вел корабль с лотом в руках; но когда настал час молитв, он все бросил, оставил корабль на попечение одного матроса, может быть далее юнги, и отправился орать свои песнопения с остальным экипажем. И в самый разгар этих песнопений корабль наскочил на каменистую отмель”.

В своих письмах европейским корреспондентам Екатерина II, больше всего озабоченная впечатлением, которое произведет в Европе потеря ею “Храма вкуса”, как помпезно называли кабинет Браамкампа, кажется более хладнокровной. Она пишет Вольтеру: “Потеряно было всего 60 000 червонцев. Надобно обойтись без них, в нынешнем году я имела несколько неудач в подобных случаях, что делать? Остается только утешиться”. И утешение не заставило себя ждать. В 1770 году в Париже умер Антуан Кроза, барон де Тьер, владелец великолепной картинной галереи, основанной в конце XVII века. Ее создателем был банкир Пьер Кроза (1665—1740), не жалевший денег на приобретение самых дорогих художественных сокровищ. Троншен посоветовал Голицыну и Гримму купить галерею Кроза целиком, избегнув аукциона. Оформить покупку поручили Дидро. Переговоры длились полтора года, и сделка закончилась продажей всего собрания за 460 тысяч ливров. В июне 1772 года судно “Ласточка” доставило картины в Петербург.

В это лее время прошла в Париже нашумевшая распродажа коллекции некогда всесильного министра иностранных дел Франции герцога Шуазеля. Дидро пишет своему другу Фальконе: “Увоз картин барона Тьера в Петербург, конкуренция г. де Лаборда и г-жи Дюбарри и другие моменты, связанные с личностью г. Шуазеля, невероятно подняли цены на этом аукционе. Около 50 картин продано здесь за 440 000 ливров, тогда как мы три месяца тому назад получили 500 за 460 000 ливров. Неудивительно, что наследники барона Тьера мечут громы и молнии”.

Екатерина II, очень довольная покупкой картин Кроза, не может отказать себе в удовольствии взять реванш и над Шуазелем, главным политическим врагом России, этим “кучером Европы”, как она его называла. Дидро по ее поручению приобретает одиннадцать полотен на распродаже коллекции Шуазеля. Вот теперь эрмитажная галерея живописи встала в один ряд с крупнейшими коллекциями Европы. То, что европейские собиратели накапливали веками, Россия приобрела одним ловким маневром, в котором соединились авторитет, щедрость и смелость в делах русской императрицы с ориентированностью и трезвым расчетом ее художественных агентов. О том, насколько твердо Екатерина II была убеждена в необходимости для России подобных трат и в том, какой резонанс они получат в Европе, свидетельствует ее ответ Вольтеру по поводу покупок: “Вы удивляетесь, что я покупаю много картин, может быть, для меня было бы лучше покупать их поменьше в настоящую минуту, но упущенные случаи не возвращаются; к тому лее мои собственные деньги не смешиваются с государственной казной, и при надлежащем порядке великое государство справляется со всякими издержками”.

Так в Россию попали картины, входившие некогда в ведущие коллекции времени итальянского ренессанса и эпохи барокко: герцогов Гонзага в Мантуе (“Портрет актера” Доменико Фетти), кардинала Мазарини в Париже (“Рождество Иоанна Крестителя” Тинторетто; “Юность девы Марии” Гвидо Рени), Карла I в Лондоне (“Юдифь” Джорджоне; “Оплакивание” Паоло Веронезе; “Св. Георгий” Рафаэля).

В эти годы императрица начинает осуществлять грандиозные перестройки в Зимнем дворце, назначение которых — разместить ее растущие коллекции. Екатерининский Эрмитаж (французское слово, означающее “жилище отшельника”, значение которого в русском языке лучше всего передавало бы слово “скит”, если бы не его специальный религиозный оттенок) давно уже перерос и рамки уединенного павильона для интимных ужинов, и рамки приватного кабинета просвещенного любителя искусств. Постепенно он становится тем, чем он стал ныне, — грандиозным музеем старого классического искусства. Поначалу Екатерина II подчеркивала камерность своего Эрмитажа на антресолях бельэтажа Зимнего дворца. В 1777 году она пишет Гримму: “У меня целый лабиринт комнат, несмотря на то что я одна; все это полно роскоши... это помещение получило наименование императорского музея, и раз туда попадешь, то трудно оттуда уйти — столько там любопытного... Всем этим там любуются мыши и я”. А вот что написала императрица ему же спустя тринадцать лет:

“Мой музей в Эрмитаже состоит, не считая картин и лоджий Рафаэля, из 38 000 книг, четырех комнат, наполненных книгами и гравюрами, 10 000 резных камней, приблизительно 10 000 рисунков и собрания естественнонаучного, заполняющего две большие залы”.

Первоначально название “Эрмитаж” было присвоено выходящему на Неву павильону здания, построенного Жаном Валленом-Деламотом в 1763—1767 годах (Малый Эрмитаж). В двух галереях, окружавших висячий зимний сад, располагалась императорская коллекция живописи. В 70—80-е годы она постепенно переводится в анфиладу нового, фельтеновского здания (Старый Эрмитаж). В 1783— 1787 годы строится здание Эрмитажного театра, соединенное со Старым Эрмитажем арочным пролетом через Зимнюю канавку. Залы, занятые картинной галереей, стали служить своего рода гостиными и фойе театра во время придворных спектаклей. Так эрмитажные коллекции все больше входят в феерию внешней, представительной жизни русского двора и теряют свой интимный характер. Уже современники Екатерины II отметили, что размах и пышность ее музея не соответствовали его наименованию. Французский посол граф Сегюр вспоминал: “Вид этого Эрмитажа совсем не соответствовал его названию, потому что при входе в него глаза поражались огромностью его зал и галерей, богатством обстановки, множеством картин великих мастеров и приятным зимним садом, где зелень, цветы и пение птиц, казалось, переносили итальянскую весну на снежный север. Избранная библиотека доказывала, что пустынник этих мест предпочитает свет философии монашеским испытаниям... В конце дворца находилась красивая театральная зала, в малом виде устроенная наподобие древнего театра в Виченце”.

Пожалуй, история ни одной части эрмитажного собрания не документирована с такой полнотой, как история коллекции гемм. “Антики”, как их называли в XVIII веке, были самой постоянной страстью Екатерины-собирательницы. Эту страсть она в шутку называет “обжорством”, “камейной болезнью”, “прилипчивой, как желтуха”, а свое собрание гемм — “бездной”. Вот строки из письма, отправленного Гримму весной 1782 года: “...моя маленькая коллекция резных камней такова, что вчера четыре человека с трудом несли две корзины, наполненные ящиками, в которых заключалась приблизительно половина собрания; во избежание недоразумения, знайте, что это были те корзины, в которых у нас зимой носят в комнаты дрова, и что ящики наполняли корзины с верхом; отсюда вы можете судить об обжорстве, которое охватило нас в этом направлении... у нас имеются резные камни величиною больше, чем в два вершка”. Этот отрывок не только характеризует размах собирательства, он связан с очередным этапом создания Эрмитажа — перемещением коллекций в построенный Фельтеном новый корпус музея (Старый Эрмитаж).

Немецкому мебельщику Давиду Рентгену заказывается роскошная музейная мебель — шкафы для гемм и медалей, богато украшенные золоченой бронзой. “Нет дня, — пишет Екатерина II, — чтобы я не бродила вокруг своих шкафов, из них нужно извлечь столько знаний, и конца этому нет!” Самой крупной удачей Екатерины II было приобретение в 1787 году коллекции гемм герцога Орлеанского. Это родовое собрание, одно из знаменитейших в Европе, в 1741 году обогатилось покупкой резных камней Пьера Кроза. Теперь и картины и геммы Кроза соединились в Эрмитаже. По точному выражению графа Евграфа Комаровского, данная покупка императрицы, состоявшая из 1500 предметов, являла собой “одну из первых достопамятностей Эрмитажа”. Начинается систематизация и изучение эрмитажного собрания. Это становится привычным, ежедневным занятием императрицы. В письме Гримму Екатерина II сообщает: “Одному Богу известно, сколько радости дается ежедневным общением со всем этим. Это — неисчерпаемый источник всяких познаний”. Общение с геммами не прерывается и тогда, когда двор переезжает на лето в Царское Село: “антики” и нужные книги едут туда следом за Екатериной в особой карете.

Свое собрание гемм Екатерина II обогатила в 1786—1796 годы почти двумястами работами современных английских резчиков — братьев Вильяма и Чарльза Браунов. Особенно ценны здесь резные камни на русские темы: фальконевская конная статуя Петра, портреты Екатерины II, аллегории побед Потемкина в русско-турецкой воине, аллегорическая композиция на смерть фаворита...

В 1795 году Екатерина уже имела рукописный каталог своей коллекции гемм на французском языке, составленный библиотекарем Александром Лужковым. Гримму с гордостью сообщается: “Все это расположено в систематическом порядке, начиная с Египтян, и проходит затем через все мифологии и истории, легендарные и нелегендарные, вплоть до наших дней... со временем, может быть, туда попадет и взятие Праги, а также герои: Суворов, Ферзен и Дерфельден; Валерьян Зубов уже имеется там”. Своего библиотекаря Лужкова “за тщание... в разборе антиков” Екатерина II приказала “принять” в Академию наук!

Фавориты Екатерины II не могли оставаться безучастными к ее собирательству. Некоторые из них сами стали заметными коллекционерами. С именем Потемкина связывается создание в Эрмитаже богатой английской коллекции: это и огромная ваза-холодильник Филиппа Роллоса, и часы-павлин Джеймса Кокса, и гравюры Джеймса Уокера, и полотна английской школы. Первые из них поступили еще в 1779 году вместе с коллекцией лорда Роберта Уолпола из его родового замка Хоутон-Холл, проданной императрице внуком всесильного английского министра.

Эрмитажное собрание приобретает такое значение, что пришло время пополнения неизбежных лакун. Так было с английской живописью XVIII века. В 1785 году английский дипломат лорд Кэрисфорт по поручению императрицы обратился с заказом к Джошуа Рейнолдсу. Он писал художнику: “Я ни разу не посетил Эрмитаж, не пожалев, что в нем нет ни одного образчика английской школы.

Я горд тем, что именно вследствие этого Ее Величество обратила внимание на наших художников. Она мне поручила заказать вам картину.. Князь Потемкин, который известил меня об этом... попросил заказать вам и для него полотно, выбор сюжета которого он, так же как и Ее Императорское Величество, предоставляет вам”. И возникают полотна Рейнолдса “Младенец Геракл” — аллегория быстрого роста российской мощи — и “Воздержанность Сципиона”, написанная для Потемкина. Возможно, лондонский художник, выбирая для всесильного фаворита дидактическую тему “добродетелей властителя”, был осведомлен, что в коллекции Потемкина уже есть полотно Пьера Миньяра “Воздержанность Александра”, поступившее к нему из английского собрания герцогини Кингстон. В августе 1789 года оба полотна на фрегате “Дружба” прибыли в Петербург. В коллекции Потемкина позлее появилась еще одна работа Рейнолдса — прелестный “Амур, развязывающий пояс Венеры”. После смерти фаворита (1792 год) эти полотна из его собрания поступили в Эрмитаж. К ним молено добавить приобретенные Потемкиным в разное время портрет кисти Годфри Неллера, “Бурю” Томаса Джонса, “Прибрежный вид” Уильяма Марлоу.

Со смертью Екатерины II (1796 год) оканчивается первый период в истории Эрмитажа. Основу его в это время составляет картинная галерея. В 1773—1783 годы граф Э. Миних составляет ее рукописный каталог. В 1774 году выпущен (на французском языке) первый печатный каталог галереи, вручавшийся посетителям на время визита. В настоящее время известны лишь три экземпляра этой книги. В составе екатерининских художественных коллекций были миниатюры, рисунки и гравюры, нумизматические и минералогические кабинеты, любимые “антики” (геммы) императрицы, мелкие бронзы и ювелирные изделия, число которых к 1789 году достигло 1300. Заметно почти полное отсутствие скульптуры. Статуя Э. Фальконе “Зима”, выставленная в висячем садике Малого Эрмитажа, вскоре очутилась в Гатчине, а основное скульптурное собрание императрицы украшало ее летнюю резиденцию — Царское Село.

Созданный как приватный дворцовый музей, Эрмитаж уже в екатерининскую эпоху явно перерос эти узкие рамки. Нет такого описания путешествия иностранцев в Россию, где бы не описывались его сокровища — главная достопримечательность Северной Пальмиры. В 1792 году занимавший пост хранителя эстампов Джеймс Уокер выпускает в Лондоне два собрания своих гравюр по лучшим полотнам Эрмитажа.

В екатерининскую эпоху образовался и тот богатейший фонд живописи, который находился в целом ряде петербургских дворцов. Из него позднее пополнялся Эрмитаж.

***

СИНАИ, ВИЗАНТИЯ, РОССИЯ

(Отрывок статьи из № 1 “Россики”.)

В юго-восточной части Средиземноморья, между Египтом и Израилем, лежит омываемый водами Красного моря полуостров Синай. С древнейших времен место это было священным. На горе Синай получил Моисей Закон Божий; здесь являлся в горящей купине в Славе своей Господь. Синай пользуется особым почитанием разных религий: иудаизма, христианства, мусульманства. Недаром основанный в 527 году византийским императором Юстинианом монастырь, получивший впоследствии имя святой Екатерины, ни разу не был разорен. По преданию, сам Магомет дал ему в 624 году особую охранную грамоту — “ахтина-ме”. Бог хранил Синайский монастырь, хотя и посылал ему испытания. Рождались и умирали правители, возникали и исчезали империи, а в монастыре святой Екатерины все так же размеренно и неторопливо течет жизнь.

**

ПО СТРАНИЦАМ “РОССИКИ”

Эрмитаж — один из величайших музеев мира. Лондонская Национальная галерея с ее тремя тысячами картин — маленький музей по сравнению с Эрмитажем, как, впрочем, и Лувр с его двенадцатью тысячами или Королевское собрание, обладающее девятью тысячами произведений. Я точно не знаю, сколько всего картин в Эрмитаже, но их там должны быть тысячи и тысячи...

Лорд Ротшильд

***

Неисповедимы пути искусства. Произведения путешествуют по миру, связывая его невидимыми нитями в единое пространство “империи культуры”... Сокровища, которые когда-то благодаря страсти Екатерины II “ко всему прекрасному и интересному” отправились в далекий Санкт-Петербург, спустя более чем двести лет прибыли в Лондон, чтобы предстать перед зрителями в Сомерсет Хаусе. Некогда привезенные в Россию как образцы “европейского стиля”, теперь они возвращаются в английскую столицу посланцами русской культуры.

***

В наше время достижения разных видов искусства и их восприятие значат для людей больше, чем когда бы то ни было... Феномен такого интереса частично может быть связан с тем, что мы живем в секуляризированную эпоху и музеи стали нашими храмами. Трудно точно определить, почему возник этот напряженный интерес к искусству, отчего весь мир расположен так высоко ценить произведения искусства, — но это безусловно так.