Я очень люблю Ленинград — Санкт-Петербург. Много лет назад в студенческие каникулы впервые увидел снежный простор Невы, чугунные кружева набережных, мосты, проспекты. С той поры я возвращался сюда столько раз, сколько мог. Ленинград принадлежит к лучшему, что есть у меня.
Однажды, в 1979 году, в Музее истории Ленинграда я обратил внимание на пожелтевший лист бумаги: карандашом был нанесён график выработки электроэнергии (я инженер-электрик). В декабре 1941 года производство электрического тока сократилось в семь раз. Документы и фотографии показывали город без энергии: мёртвые станки на оборонных заводах, замёрзший водопровод, тёмные палаты госпиталей, коптилки в холодных квартирах.
Но вот экскурсовод нажал кнопку — и на карте-схеме Ладожского озера, рядом с Дорогой жизни, высветилась трасса силового подводного кабеля.
Кабель в осаждённый город?
В библиотеке Ленинградского государственного архива кинофотофонодокументов увидел фотографию молодого человека в очках, в полувоенной форме: Быков Вениамин Александрович, главный инженер «Севкабеля». Этот снимок оказался единственным документом архива, связанным с ладожской электропередачей.
Я разыскал Вениамина Александровича во Всесоюзном научно-исследовательском институте кабельной промышленности. Он работал с логарифмической линейкой над какими-то расчётами — очень старенький человек маленького роста.
— Быков, — он вложил свою сухонькую руку в мою. — Но я уже ничего не помню о том кабеле. Прошло столько времени. Если бы вы пришли лет пятнадцать назад... Простите...
Ещё один адрес: ветеран завода «Севкабель» Соломон Ильич Арензон.
— Я был начальником цеха силовых кабелей. Нам поручили сделать особый кабель — подводный. В оболочке нельзя оставлять ни малейшей дырочки, иначе вода замочит изоляцию, произойдёт пробой и авария. А цех совершенно разрушен снарядами, ни ворот, ни окон. Нет пара и электричества, трубы полопались. Собрали женщин со всего завода, мужчин — единицы. Работали и дети — помогали родителям. Днём — обстрелы. Паники не было. Люди привыкли и уже не реагировали на сигналы тревоги, приходилось заставлять их идти в убежище. Кое-что пересмотрели в технологии, использовали заменители. Часто я не спал сутками...
Троллейбус привёз меня к устью Невы. Я смотрел на противоположный берег залива: портальные краны, фабричные здания, деревья. Тогда там, в 5—6 километрах отсюда, были фашисты, которые, как только замечали оживление на «Севкабеле», открывали прицельный огонь.
— Вы хотите увидеть бронировочный стан 1444? Сейчас найдём экскурсовода, — сказал мне мастер цеха силовых кабелей.
Пришла немолодая женщина в косынке — Ульяна Максимовна Соколова.
— Как жили? Сама не знаю, как осталась жива. Работали по 12 часов, а иногда и больше. Брака никогда не было. Самым трудным было снимать со стана готовый кабель — бухта весит 11 тонн, а краны не работали. Помогали все, кто был в цехе, даже начальство: Арензон, Быков.
Мы прошли по цеху. Работали те же станки: проводники из меди сплетались в многожильные провода, покрывались изоляцией, скручивались в три жилы.
— Вот здесь, у свинцового пресса, погиб наш бригадир Георгий Гохлейнтер. Под этой лесенкой ранило обмотчицу Марию Левченкову. Тут была наша столовая...
Эти слова, такие простые, я, наверное, всегда буду помнить.
4 января 1942 года из Ленинграда в Волхов для восстановления Волховской ГЭС имени В. И. Ленина выехала группа из сорока специалистов по гидротурбинам, генераторам, распределительным устройствам, трансформаторам. Вот как это запомнилось Георгию Константиновичу Жерве, кандидату технических наук, старейшему работнику завода «Электросила»:
— Я приехал в Волхов. В машинном зале сугробы снега, зияли бездонными ямами кратеры агрегатов, всюду обломки, обрывки брезента и рогожи, мусор — всё, что осталось после спешной эвакуации. 2 февраля прибыл первый эшелон с оборудованием. Состояние генераторов оказалось неважным. Но мы решили, что сможем, разобрав обмотку одного статора, укомплектовать три других. Так же и три турбины можно было полностью собрать за счёт четвёртой.
Ещё один участник событий — Иван Иванович Ежов, бывший начальник кабельной сети Ленэнерго, ныне пенсионер:
— Военный совет Ленинградского фронта отвёл нам на работу по прокладке Ладожской магистрали всего 56 дней. Среди строителей было много женщин, они долбили землю, тянули воздушные линии через леса и болота. На всю прокладку по нормам требовалось не менее полугода. Но в наших условиях довоенные рекомендации были совершенно невыполнимы. На западном берегу, в укромной бухте Морье, замаскировали железную баржу водоизмещением 800 тонн. Кабель вручную подавали в трюм. Ночью под охраной морских «охотников» буксир вывел баржу на озеро. Плывя, бережно опускали кабель. На следующую ночь работа была продолжена. Но из-за камней баржу не удалось подвести к восточному берегу. Кабельщикам и морякам пришлось погрузиться в холодную воду и вручную опустить кабель.
Когда укладывали последнюю, четвёртую нить — а работы из-за сильных ночных штормов пришлось вести утром, — вдруг появились «юнкерсы». Шестнадцать кабельщиков и моряков Ладожской военной флотилии были убиты, двенадцать ранены, кабель повреждён осколками. Только ночью удалось срастить его концы и закончить прокладку.
23 сентября 1942 года в 18 часов 30 минут были включены две первые кабельные нити: задание Военного совета Ленинградского фронта выполнили досрочно — за 44 дня.
.. .Вновь вспыхнули огни электросварки, расплавленный металл лёг в швы на броне повреждённых танков. Ожили станки и мостовые краны, загорелся свет в операционных и палатах госпиталей, в больницах. Пошли трамваи. Три с лишним тысячи домов были подключены к энергосистеме.
...Мой поиск закончился, но чего-то очень важного, я чувствовал, не хватало.
...Финляндская железная дорога. Станция Ладожское озеро. Старенький паровоз с мемориальной доской — народный музей железнодорожников. И вот берег. Сосны, песок, чистая вода, белёсая даль, прохлада. Вокруг ни души, горько и грустно. Зелёный курган со всех сторон опоясан плитами с фамилиями погибших. Моряки, курсанты, военные врачи и их жёны. Дощечка с надписью: «Многие герои — защитники Дороги жизни покоятся под водами Ладоги. Товарищ, вспомни о тех, кто отдал свою жизнь за наш любимый город Ленина».
Вечер. Иду по Невскому. Свет крутится в рекламах, купается в невской воде, вползает с трамваями на мосты. Как инженер, я хорошо знаю: это сейчас, сию минуту созданный электрический ток. И всё же мне кажется, что этот свет зажгли строители Ладожской электропередачи. В его сиянии — их бессмертие и добрая память живущих.
