Пойми живой язык природы — И скажешь ты: прекрасен мир!
И. С. Никитин
До сих пор помню, как выглядел учебник литературы для четвёртого класса (внешне серый и невзрачный — это было сразу после войны), — так понравилось не одно из найденных в нём стихотворений. я уже неплохо для своих лет знала пушкина, лермонтова, некрасова, и всё же в этих строчках было что-то, заставившее запомнить и полюбить их на всю жизнь.
Звезды меркнут и гаснут.
В огне облака.
Белый пар по лугам расстилается.
По зеркальной воде, по кудрям лозняка
От зари алый свет разливается.
Дремлет чуткий камыш.
Тишь-безлюдье вокруг.
Чуть приметна тропинка росистая.
Куст заденешь плечом —
на лицо тебе вдруг
С листьев брызнет роса серебристая.
Потянул ветерок,
воду морщит-рябит.
Пронеслись утки с шумом и скрылися.
Далеко-далеко колокольчик звенит.
Рыбаки в шалаше пробудилися,
Сняли сети с шестов,
весла к лодкам несут...
А восток все горит-разгорается,
Птички солнышка ждут,
птички песни поют,
И стоит себе лес, улыбается ...
Это стихотворение написано Иваном Саввичем Никитиным, родившимся и прожившим всю свою недолгую и по внешним обстоятельствам совсем непоэтичную жизнь в Воронеже.
Его отец, Савва Евтихиевич, происходил из духовного сословия, но вышел из него и «приписался» к мещанам, завёл собственный завод восковых свеч, дом и лавку на бойком месте. Природный ум сочетался в нём с огромной физической силой, а любовь к чтению — с деспотизмом, ложившимся тяжёлым бременем на семью. Жена, Прасковья Ивановна, находилась в полном подчинении у мужа. 21 сентября 1824 года родился их единственный сын Иван. Хотя в это время в семье ещё был материальный достаток, детство будущего поэта не было счастливым. «Мечтами детскими ни с кем я не делился, не знал весёлых дней, весёлых игр не знал», — вспоминал он много лет спустя.
Рано выучившись грамоте у соседа сапожника, Иван много читает, хотя и без разбора, — то, что попадается под руку, любит бродить по живописным окрестностям, начинавшимся прямо за домом. Восьмилетним мальчиком он поступает в духовное училище, а после его окончания — в 1841 году — переходит в духовную семинарию, которую приходится бросить через два года. К этому времени семья разорилась. Завод, лавку и дом продали, вместо всего этого удалось купить небольшой постоялый двор, который сначала сдавали в аренду, а потом обслуживали сами. С горя отец и мать начали пить. Вся забота о хозяйстве на многие годы легла на плечи сына.
Каким чудом в этих условиях в нём зародилась искра поэзии, а зародившись, не угасла?! Может быть, этот дар достался Ивану Саввичу от кого-то из неизвестных нам предков «духовного звания». Замечательный генетик Феодосий Добжанский, говоря о проблеме человеческого разнообразия — индивидуальности, — пишет о том, что личность каждого из нас определяют «генотип плюс биография». При этом под биографией учёный подразумевает не условия жизни, а собственные усилия личности, направленные на сохранение своего Я «в рамках ограничений, накладываемых средой». У Ивана Саввича эти ограничения были серьёзными, и всё же он сумел выстоять, сделать, казалось бы, невозможное. «Продавая извозчикам овёс и сено, — вспоминает он, — я обдумывал прочитанные мною и поразившие меня строки, обдумывал их в грязной избе под крик и песни разгулявшихся мужиков... Найдя свободную минуту, я уходил в какой-нибудь отдалённый уголок моего дома. Там я знакомился с тем, что составляет гордость человечества, там я слагал скромный стих, просившийся у меня из сердца».
Святая ночь! Теперь я чужд
Дневных тревог, насущных нужд.
Они забыты.
Жизни полны,
Виденья светлые встают:
Из глубины души, как волны,
Слова послушные текут.
И грустно мне мой труд отрадный,
Когда в окно рассвет блеснет,
Менять на холод беспощадный,
На бремя мелочных забот...
И снова жажду я досуга,
И темной ночи жду, как друга.
Писать стихи Никитин начал ещё в семинарии. Первым заметил в нём ростки дарования и поддержал подростка учитель словесности. А первая публикация — в «Воронежских губернских новостях» — появилась много позже: в 1853 году, когда поэту уже исполнилось двадцать девять лет, а оставалось прожить всего восемь ... В письме, посланном в редакцию вместе со стихами, Иван Саввич писал: «Я — здешний мещанин. Не знаю, какая непостижимая сила влечет меня к искусству, в котором, может быть, я — ничтожный ремесленник! Какая непонятная власть заставляет меня слагать задумчивую песнь в то время, когда горькая действительность окружает жалкою прозою моё незавидное существование! Скажите, у кого мне просить совета и в ком искать тёплого участия ?..»
Стихи опубликовали, о поэте-самородке заговорили (некоторые называли его поэтом-дворником), его стихи переписывались и ходили по рукам. Первым по-настоящему оценил личность и поэзию Никитина Николай Иванович Второв, который ввёл Ивана Саввича в круг воронежской интеллигенции и в круг серьёзной литературы. В стихотворении, посвящённом Второву, Никитин обращается к нему как «к другу милому, единственному другу»:
...Ты показал мне новый, лучший путь,
На нем шаги мои направил,
И примирил с людьми,
и жизнь любить заставил,
Развил мой ум, согрел мне грудь...
Я помню все! Чтоб ни было со мною, —
В одном себе по гроб не изменю:
В день радости, в день горя —
под грозою, —
В моей душе твой образ сохраню.
Второв познакомил Ивана Саввича с графом Д. Н. Толстым, который напечатал несколько его стихотворений в «Москвитянине», а в 1856 году выпустил в Петербурге первое издание стихотворений Никитина; он же преподнёс экземпляр сборника высочайшим особам, которые «удостоили поэта драгоценными подарками». Имя поэта становится известным. Сама обстановка в обществе — после Крымской войны и в преддверии крестьянской реформы — определила популярность его стихотворений о народной жизни, о вере и особенно очень искреннего, хотя и пафосного, стихотворения «Русь»:
Под большим шатром
Голубых небес -
Вижу — даль степей
Зеленеется.
И на гранях их,
Выше темных туч,
Цепи гор стоят
Великанами.
По степям в моря
Реки катятся,
И лежат пути
Во все стороны ...
Широко ты, Русь,
По лицу земли
В красе царственной
Развернулася!
У тебя ли нет
Поля чистого,
Где б разгул нашла
Воля смелая?
У тебя ли нет
Богатырских сил,
Старины святой,
Громких подвигов?..
Уж и есть за что,
Русь могучая,
Полюбить тебя,
Назвать матерью,
Стать за честь твою
Против недруга,
За тебя в нужде
Сложить голову!
А собственная жизнь поэта оставалась по-прежнему тяжёлой. Одному из своих друзей он пишет: «Читаю много, но ничего не делаю, и, право, не от лени. Несколько дней тому назад я заглянул домой — там кутёж! Сказал было старику, чтобы он поберёг своё и моё здоровье, поберёг деньги, — вышла сцена, да еще какая! Я убежал... и плакал навзрыд... Вот вам и поэзия!» Временами Иван Саввич доходил до мрачного пессимизма и, как когда-то, при первых шагах в поэзии, сомневался в своём таланте, теперь уже оценённом и признанном. Свою лепту в настроение вносило и то, что Никитин надорвал своё здоровье в пору работы на постоялом дворе, и его начали преследовать болезни. Летом 1855 года, простудившись во время купания, он сильно ослаб, долго не мог ходить. «Тоска страшная ...» — писал он. В такие минуты на помощь приходит вера. Неслучайно, наверное, одно из стихотворений, написанных в эти годы, «обращено» к Новому Завету:
... Здесь все в чудно сжатой картине
Представлено духом святым:
И мир, существующий ныне,
И бог, управляющий им,
И сущего в мире значенье,
Причина, и цель, и конец,
И вечного сына рожденье,
И крест, и терновый венец.
Как сладко читать эти строки,
Читая, молиться в тиши,
И плакать, и черпать уроки
Из них для ума и души!
Иван Саввич так и не женился и, похоже, влюбляясь, не позволял развиться страсти, понимая, что не может ввести любимую в свой дом, в среду, где страдает сам. Интересный внешне (друг и биограф поэта М. Ф. Де-Пуле пишет о том, что в нём находили сходство с Шиллером), талантливый и глубоко страдающий, Никитин, несомненно, привлекал сердца незаурядных женщин. В пору своих первых поэтических успехов его радушно приняли в семействе помещиков Плотниковых, где он находил «минутное счастье под кровлей чужой». В доме было много молодых девушек. Одной из них — Н. В. Плотниковой — Никитин посвятил четверостишие:
Как голубь, кротка и нежна,
Как лань молодая, пуглива,
О боже! Да будет она,
Как ангел небесный, счастлива.
Незадолго до печального конца жизнь подарила уже тяжело больному поэту роман с замечательной женщиной — настоящий роман, хотя и развивавшийся только на страницах писем. Письма Н. А. Матвеевой поэт сжёг перед смертью. Она же сохранила 14 его писем. «Вы уехали, — читаем мы в одном из них, — и в жизни моей остался пробел; меня окружает пустота, которую я не знаю, чем наполнить. Мне кажется, я ещё слышу ваш голос, вижу вашу кроткую, приветливую улыбку, но, право, мне от этого не легче: всё это тень ваша, а не вы сами. Как до сих пор живы в моей памяти — ясный солнечный день и эта длинная, покрытая пылью улица, и эти ворота, подле которых я стоял с поникшей головой, чуждый всему, что вокруг меня происходило, — видя только вас одну и больше никого и ничего! Как не хотелось, как тяжело было мне идти назад, чтобы приняться за свою хлопотливую, бестолковую работу, обратившись в живую машину, без ума и без сердца. Как живо всё это я помню!»
Узнав, что Иван Саввич умирает, Н. А. Матвеева была готова приехать из своего имения в город и ухаживать за ним. Но он отказался — не желая обременять дорогую ему женщину видом страданий и ограждая от возможных последствий такого поступка для женщины её круга.
Биографы Никитина и литературные критики справедливо отмечают, что у него мало стихотворений о любви. Но среди этих немногих есть замечательные — не пылкие, но сдержанно-трогательные:
День и ночь с тобой жду встречи,
Встречусь — голову теряю;
Речь веду, но эти речи
Всей душой я проклинаю.
Рвется чувство на свободу,
На любовь хочу ответа, —
Говорю я про погоду,
Говорю, как ты одета.
Не сердись, не слушай боле:
Этой лжи я сам не верю.
Я не рад своей неволе,
Я не рад, что лицемерю.
Такова моя отрада,
Так свой век я коротаю:
Тяжело ль — молчать мне надо,
Полюблю ль — любовь скрываю.
В 1858 году в жизни поэта происходит радостное событие: он покупает книжный магазин. «Ура, мои друзья! — пишет он. — Прощай, постоялый двор!.. Прощайте, толки об овсе и сене! И ты, старушка Маланья, будившая меня до рассвета вопросом: вот в таком-то или таком горшке варить горох? — прощай, моя милая! Довольно вы все унесли у меня здоровья и попортили крови! Ура, мои друзья! Я плачу от радости...» Начался новый период жизни, увы, недолгий и совсем не такой радостный, каким он рисовался в надеждах и планах. Магазин имел успех, он стал любимым местом встреч горожан, своеобразным литературным клубом. Конечно, это не постоялый двор, но и новое дело требовало постоянных «меркантильных забот». Друзья упрекали Никитина, что он мало пишет, и это правда. Всё мучительнее протекали болезни. Осенью 1859 года внезапно умер близкий друг поэта И. А. Придорогин — в Воронеже (да и в целом мире) «стало меньше одним из самых лучших людей». В 1860 году — «на полпути» между смертью друга и своей собственной — Никитин напишет одно из лучших стихотворений — поминальный плач об ушедшем и о себе, о своей жизни, конец которой он уже ощущал физически.
Вырыта заступом яма глубокая.
Жизнь невеселая, жизнь одинокая,
Жизнь бесприютная, жизнь терпеливая,
Жизнь, как осенняя ночь, молчаливая, —
Горько она, моя бедная, шла
И, как степной огонек, замерла.
Что же? Усни, моя доля суровая!
Крепко закроется крышка сосновая,
Плотно сырою землею придавится,
Только одним человеком убавится...
Убыль его никому не больна,
Память о нем никому не нужна!..
Вот она — слышится песнь
беззаботная,
Гостья погоста, певунья залетная,
В воздухе синем на воле купается;
Звонкая песнь серебром рассыпается...
Тише!.. О жизни покончен вопрос.
Больше не нужно ни песен, ни слез!
Почти весь 1861 год поэт лежал прикованный к постели. Особенно тяжело ему было летом, когда разъезжались друзья. Старик отец, как всегда пьяный, и тут не оставлял сына в покое. По свидетельству Де-Пуле, наблюдавшего эти сцены, настолько мучительные (даже для него!), что «знакомые могли лишь желать Никитину скорой смерти», которая и наступила 16 октября 1861 года. На Митрофа-ньевское кладбище Воронежа его провожал весь город.
Посмертная жизнь поэта оказалась счастливее жизни реальной. Его стихи регулярно переиздавали, даже включали в учебники. В родном городе ему поставили памятник, назвали его именем Музей литературы края, переименованный в 1953 году в Дом-музей И. С. Никитина. По иронии судьбы расположился он на бывшем постоялом дворе, который так не любил покойный поэт...
