Вам никогда не казалось, что русских языков несколько? Шутники говорят, что их два: русский письменный и русский устный. А может, больше?
Вот английский язык точно не один. Есть американский английский, а есть австралийский и ещё пиджи-инглиш, на котором общаются люди, плохо владеющие другими английскими языками. Наконец, есть просто английский — тот, на котором говорят в Англии. Впрочем, сами англичане знают, что у них и без американцев с австралийцами языков несколько. Если вы прочитаете в английской книжке, что у кого-то в разговоре проскальзывает шотландский или йоркширский акцент, будьте уверены: грамотные англичане такого человека вполне своим не считают.
Язык остаётся более или менее одинаковым для говорящих на нём людей, если они общаются между собой чаще, чем с кем-либо ещё. Так обычно происходит с людьми, живущими в одной стране. Стоит им оказаться в государствах, где говорят на других языках, в их устной и письменной речи начинают накапливаться различия, и со временем из одного языка образуется несколько.
А как обстоят дела у нас?
В школе вам наверняка уже объяснили, что история нашей страны начинается с Киевской Руси. Может быть, вы даже успели узнать, что к XV веку земли Киевской Руси поделили четыре государства: Польское королевство, Великое княжество Литовское, Новгородская республика и Великое княжество Московское. Язык, на котором говорили русские в польском государстве, сейчас называется украинским, в литовском — белорусским, в московском — русским. И если бы московские государи не сумели подчинить себе Новгород, скорее всего, существовал бы и новгородский язык.
Украинский и белорусский оставим в стороне — это теперь другие языки, и всё тут. А вот наш собственный русский язык всё-таки один или нет? Давайте рассуждать просто: если, не зная иностранных языков, мы можем понять прочитанное, значит, это написано по-русски.
В XI веке писали так: «Встани, о честнаа главо, от гроба твоего, встани, отряси сон! Неси бо умерл, но спиши до общаго всем встаниа. Встани, неси умерл, несть бо ти лепо умрети, веровавшу в Христа, живота всем миру». Это из «Слова о законе и благодати» митрополита Иллариона, написанного между 1037—1050 годами. Вам всё понятно? Смахивает на русский, но, пожалуй, на болгарский похоже не меньше.
Читать тексты на плохо знакомом языке можно двумя способами: или лезть за каждым неизвестным словом в словарь, или, стиснув зубы, продираться сквозь непонятные места, пытаясь уловить общий смысл. Конечно, рассуждения митрополита о том, что важнее для христианина — Закон, который Бог дал Моисею на горе Синайской, или Благодать, полученная Церковью через Иисуса Христа, не каждый одолеет. А вот «Слово о полку Игореве» стоит прочесть всем. Это выдающееся произведение древнерусской литературы конца XII века описывает неудачный поход в 1185 году русских князей на половцев. Там непонятного тоже выше крыши. Зато, читая — нет, вчитываясь в этот удивительный текст, вы словно живых увидите и услышите русских людей XII века:
«Что ми шумить, что ми гремить далече рано пред зорями?»
«Един же изрони жемчюжну душу из храбра тела чрес злато ожерелье…»
«На реце на Каяле тьма свет покрыла…»
Это всё древний русский письменный. А что представлял собой в старину русский устный? Об этом можно только догадываться. Письменный язык очень долго сохранялся почти без изменений, а устная речь постоянно менялась и всё дальше от него уходила. Кажется, первым стал писать разговорным языком протопоп Аввакум, которого в 1682 году сожгли заживо за несогласие с царём и патриархом. Вот как протопоп описывает свой арест: «Таже меня взяли от всенощнаго (с ночной службы в церкви. — Прим. авт.) Борис Нелединской со стрельцами; человек со мною с шестьдесят взяли: их в тюрьму отвели, а меня на патриархове дворе на чепь посадили ночью. Егда ж россветало в день недельный (в воскресенье. — Прим. авт.), посадили меня на телегу, и ростянули руки, и везли от патриархова двора до Андроньева монастыря и тут на чепи кинули в темную полатку, ушла в землю, и сидел три дни, ни ел, ни пил; во тьме сидя, кланялся на чепи, не знаю — на восток, не знаю — на запад».
А вот что писал Аввакум о том, как его везли по Сибири: «Егда поехали из Енисейска, как будем в большой Тунгузке реке, в воду загрузило бурею дощенник мой совсем: налился среди реки полон воды, и парус изорвало, — одны полу бы над водою, а то все в воду ушло. Жена моя на полу бы из воды робят кое-как вытаскала, простоволоса ходя. А я, на небо глядя, кричю: “Господи, спаси! Господи, помози!” И божиею волею прибило к берегу нас». В целом вполне понятно.
Литературный русский язык сложился где-то между М. В. Ломоносовым и А. С. Пушкиным. Ломоносов создал учебник грамматики, которым потом пользовались очень долго, а Пушкин по правилам этой грамматики писал замечательные стихи. Случалось, правда, что он, как и положено гению, правилам не следовал.
Крупнейшим поэтом был тогда Г. Р. Державин. Пушкин, очень высоко его ценивший, как-то обмолвился, что Державин плохо знал русский язык. В самом деле, прозой Державин писал неуклюже: «Как при самом восшествии нового императора генерал-прокурор Обольянинов сменён и определён на место его г. Беклешов, Трощинский же занимал место первого статс-секретаря, и все дела шли через него, то и обладали они императором по их воле…»
Конечно, Державину было трудно: грамматические правила только ещё утверждались, в детстве его им не учили. Однако современник Державина Д. И. Фонвизин писал совсем иначе — легко и просто, не вынося «как» в начало предложения: «Отец мой был характера весьма вспыльчивого, но не злопамятного; с людьми своими обходился с кротостию, но, невзирая на сие, в доме нашем дурных людей не было. Сие доказывает, что побои не есть средство к исправлению людей. Невзирая на свою вспыльчивость, я не слыхал, чтоб он с кем-нибудь поссорился; а вызов на дуэль считал он делом противу совести».
Зато стихи у Державина выходили красивые — мерные, звучные, хотя и не без корявостей:
Блажен! кто, удалясь от дел,
Подобно смертным первородным,
Орет отеческий удел
Не откупным трудом, свободным,
На собственных своих волах.
Некоторые слова сейчас приходится объяснять: «подобно смертным первородным» значит как древние люди; «орет» — пашет; «отеческий удел» — земля, полученная по наследству. А так вполне понятно.
В моде тогда была торжественность. Её добивались прежде всего употреблением кратких прилагательных и причастий. Державин этим приёмом иногда злоупотреблял:
Прочь буйна чернь, непросвещенна
И презираемая мной!
Прострись вкруг тишина священна!
Пленил меня восторг святой!
Высоку песнь и дерзновенну,
Неслыханну и не внушенну,
Я слабым смертным днесь пою:
Всяк преклони главу свою.
Нет-нет, но и у Державина мелькала простая и прозрачная русская речь:
...Но нет пустынь таких, ни дебрей
мрачных, дальних,
Куда любовь моя в мечтах моих
печальных
Не приходила бы беседовать
со мной.
Ну, с древним русским языком, кажется, разобрались. Ясно, что там и слов незнакомых много встречается, и расставлены эти слова непривычно. Но, может, всё, что стали писать после Ломоносова и Пушкина, нам понятно? Или хотя бы всё, что пишут и говорят сейчас? На одном ли языке написаны вот эти фразы:
«Извините, что чрезмерное расстояние лишает меня удовольствия принести вам и всей вашей фамилии изустно сердечную благодарность за все ваши милости...»
«Угораю я с этих любителей изящной словесности. Рассекает такой в зауженном приталенном костюмчике и рассусоливает...»
«Паралогическое единство сакрального и профанного...»
«Куропчил я потихоньку на садке, причём без партнёров, и даже пропаль пульнуть некому».
Тут не просто слова непонятные, ведь тот, кто «куропчил», вряд ли знает слово «паралогический», и наоборот.
Или возьмём распространённый в интернете «падонкаффский», он же «язык падонков» или «олбанский йезыг». Это русский или нет? «Аццкий сотона», «аффтар жгёт», «ржунимагу»... «Ключъ настард протяшко адин! — Аземуд тризта! — Баигалаффко гатов! — Пралитайэм акийан. — Чо как? — Нидалед». Положим, «олбанский» создан, прежде всего, для письма. Говорить на нём — упаришься, зато на экране или бумаге выходит смешно, особенно если соединить с обычным русским письменным:
Немеет сердце в сладкой боли,
Струится локон на плечо...
«Я к вам пишу, чего же боле!» —
«Ржунимагу пеши исчо!»
Но вот так иногда реально разговаривают:
«Фильм является приквелом фильма, базирующемся на картине «Мумия возвращается» — сиквеле фильма «Мумия», являющегося вольным ремейком...»
«В валютном дилинге для пролонгации позиции используется короткая своп-сделка...»
«Ладно, без предъяв! давай ровно разойдёмся, не по-нервозу!»
Так сколько же их, русских языков? Ответим честно: смотря с какой стороны глядеть.
Большинство людей думают, что в языке главное — слова. Чтобы разубедить их, языковед Лев Владимирович Щерба придумал фразу: «Глокая куздра штеко будланула бокра и курдячит бокрёнка». «Что вы можете сказать об этой фразе?» — спрашивал он своих студентов. Те отвечали, что ничего — слова все непонятные. «Ну как же ничего? — настаивал Щерба. — Где здесь подлежащее?» — «Куздра», — отвечали ему. — «Какая именно куздра?» — «Глокая». — «И что же эта глокая куздра сотворила?» — «Будланула бокра, а теперь кудрячит бокрёнка». — «А бокрёнок кто такой?» — «Наверное, ребёнок бокра». — «Почему вы так думаете?» — «Ну, суффикс -ёнок означает что-то маленькое». — «Тогда что же, бочонок — сын бочки?»
Озадачив таким образом неразумных студентов, Щерба объяснял: если бы бокрёнок был неодушевлённый, в винительном падеже стояло бы «курдячит бокрёнок», а здесь «бокрёнка». Значит, он в самом деле, скорее всего, бокров сын.
Получалось, что слова все сплошь незнакомые, а общий смысл понятен. To есть главное в языке — грамматика, правила построения предложений. Например, древнеанглийский язык относился к группе германских. Когда в XI веке в Англию пришли завоеватели из Франции, английский язык наводнили французские слова. Но грамматика осталась в основе своей прежняя, поэтому его и теперь относят к германской группе.
Русский язык очень богат приставками, суффиксами и окончаниями, с помощью которых иностранные слова легко превращаются в русские. Пушкин в «Евгении Онегине» сетовал, что не может подобрать русское соответствие к слову vulgar:
Люблю я очень это слово,
Но не могу перевести.
Оно у нас покамест ново
И вряд ли быть ему в чести...
Позже, однако, появилось и прижилось слово «вульгарный». Сегодня «отксерить», «виндá», «юзаный», «зафрендить» стали почти так же привычны, как, например, «симметричный» или «телевизионный». Новые слова появляются всё время, а язык меняется медленно. И никто заранее не скажет, как он изменится. В. В. Маяковский считал, что стихи Пушкина устарели, поскольку не годятся для советской жизни: смешно бежать перед первомайскими колоннами и голосить «мой дядя самых честных правил». Маяковскому казалось, что праздничные демонстрации трудящихся — это навсегда. А сегодня многие его собственные стихи выглядят куда более устаревшими.
Не стоит слишком уж опасаться за судьбу «великого, могучего, правдивого и свободного русского языка». Он умеет за себя постоять. И грамотные люди пока ещё есть. Недавно в интернете рассказали историю про объявление на заборе: «Там за углом продаются решётки стальные». Кто-то, прочитав надпись, опознал в ней стихотворный размер «Илиады» в прекрасном переводе Н. И. Гнедича и приписал внизу: «Их для дворца своего покупал шлемоблещущий Гектор». Так, благодаря Гнедичу, мы помним Гомера, писавшего чуть ли не три тысячи лет назад. Значит, есть надежда сохранить не только язык, но и культуру.
