Проклятие капитана Ральфа
В двенадцати милях восточнее порта Данди (Шотландия, Северное море), на входе в бухту Фёрт-оф-Тэй, притаился риф Инчкейп. В полный прилив он покрывается почти четырёхметровым слоем воды, а в часы отлива едва виден над поверхностью моря. Место это, получившее прозвище Кулак Дьявола, снискало недобрую славу у моряков не одного поколения. По преданию, ещё в начале XVI века настоятель Арбротского аббатства приказал установить на скале возле рифа церковный колокол, чтобы в ненастье звоном предупреждать капитанов об опасности. Скалу, где водрузили колокол, назвали Белл Рок. Однажды возле рифа лёг в дрейф бриг голландского пирата сэра Ральфа. На шлюпке он высадился на скалу и сбросил колокол в море, чтобы тот не мешал ему пожинать плоды морских катастроф. За это кощунство Кулак Дьявола отправил на дно флибустьера вместе с кораблём. С тех пор, гласит легенда, во время шторма, сквозь рёв беснующегося моря, отчётливо слышны стоны и крики душ алчных флибустьеров. Эту историю рассказал в балладе «Инчкейпский риф» английский поэт-романтик Роберт Саути.
Первый же колокол на корабле, по мнению большинства историков, появился на флагманском судне «Пеликан» знаменитого английского корсара Фрэнсиса Дрейка, отправившегося по велению королевы Елизаветы осенью 1577 года из Плимута на поиски новых земель.
В России корабельный колокол появился почти на сто лет позже. Чтобы обезопасить плавание купцов в низовьях Волги и Каспийском море, царь Алексей Михайлович 19 июня 1667 года повелел «делать корабли (военные. — Ред.) в Коломенском уезде селе Дединово». Два года спустя двухмачтовый парусник «Орёл» с экипажем в 60 человек отправился в первое плавание по Оке в Нижний Новгород. Там корабль вооружили шестьюдесятью пищалями и снабдили колоколом. Документальное подтверждение этому имеется в «росписи» капитана корабля Давыда Бутлера о закупке корабельного снаряжения. Среди прочего в ней значится «колокол в полпуда для корабля и другой поменши в четыре фунта для яхты». Но окончательно колокол обрёл постоянный статус на российских кораблях лишь в середине XVIII века. В Морском уставе Петра I (1720) при перечислении обязательного шкиперского (палубного) имущества значится и «колокол корабельный».
Склянки и рынду бей!
Безопасное и быстроходное плавание к намеченной цели наперекор стихии не может быть успешным без слаженной работы экипажа, знания точного курса, пройденного пути и места нахождения судна. Корабельные сутки, измеряемые вахтами, начинаются не в полночь, как на берегу, а в полдень. Это не случайность, а необходимость. Знаменитый английский мореплаватель Джеймс Кук в своём первом кругосветном плавании (1768—1771) подметил: на любых широтах и долготах Мирового океана полдень — наивысшая точка стояния нашего дневного светила. И если начинать отсчёт с этого момента, корабельная жизнь перестанет зависеть от места нахождения судна и времени года. Сами же сутки удобно делить на равные отрезки времени, измеряемые песочными часами, а отсчёт времени производить звоном корабельного колокола.
Песочные часы — два конусообразных стеклянных сосуда, соединённых узким горлышком, через которое из верхней колбы в нижнюю пересыпается предварительно прокалённый и тщательно просеянный песок, — сегодня можно встретить разве что в медицинских физиотерапевтических кабинетах. В российском флоте песочные получасовые и четырёхчасовые часы появились в 80-е
годы XVIII века. Тогда же корабельные сутки на манер англичан разделили на шесть четырёхчасовых промежутков времени, называемых watch (бдение, дежурство, стража). Иностранное слово матросы переименовали в вахту, а песочные часы стали звать склянками.
Ровно в полдень «хранитель времени» (специально обученный вахтенный матрос) «запускал» песочные получасовые часы. Как только падали последние песчинки, вахтенный переворачивал часы и ударял металлическим языком в край колокола — «бил склянку». Ещё через полчаса, переворачивая склянку, матрос производил сдвоенный удар (в оба края колокола) и так далее. По числу склянок экипаж знал точное корабельное время. Когда же заканчивалась четырёхчасовая склянка, вахтенный, переворачивая её, производил три троекратных удара в колокол — это называлось «бить в рынду» и означало конец вахты, а в полдень — ещё и начало новых суток. Позже от четырёхчасовых склянок отказались, оставив только получасовой бой. В этом случае время окончания вахты соответствовало восьми склянкам. И хотя бить в рынду перестали, слово на флоте прижилось.
Рындой стали звать сам корабельный колокол. Слово это тоже пришло из английского языка. На британских судах в момент окончания четырёхчасовой вахты дежурный (вахтенный) офицер подавал команду: «Ring the bell!» («Звони в колокол!»). Так же поступали вахтенные офицеры и на российских судах. Вот и трансформировали русские моряки чужеземную английскую команду в ёмкое — рынду бей!
Точность склянок корабельные «хранители времени» периодически проверяли. Для этого в тихую погоду, когда нет качки и ветра, они «сверяли» полуминутную склянку. Делалось это так: подвешенный на нитке длиной 39,2 дюйма (99,6 см) грузик отклоняли от вертикального положения на определённый угол и отпускали, одновременно «запуская» склянку. К моменту остановки грузик должен совершить ровно 30 колебаний, а склянка полностью опорожниться. По выверенной полуминутной склянке последовательно сверяли все остальные песочные часы: минутные и пятиминутные, употребляемые для астрономических наблюдений и расчёта скорости хода по верёвочному лагу, а затем получасовые и четырёхчасовые.
У моряков самой тяжёлой всегда считалась вахта с полуночи до четырёх часов утра. Её звали «собакой». С чётким делением суток на вахты она у каждого выпадала лишь раз в трое суток. Корабельное время настолько дисциплинировало людей, что заступить на вахту точно с последним ударом четырёхчасовой склянки стало для офицеров делом чести, а для моряков признаком высокой морской выучки. Опоздание расценивалось как серьёзное упущение по службе. Англичане в таких случаях иронизировали: «пришла смена с запада», то есть заступающий на вахту ведёт отсчёт времени не по корабельным часам, а от Гринвичского меридиана. Жёстко пресекались и попытки нерадивых матросов поскорее закончить вахту, «подогрев склянку» — раньше времени перевернув песочные часы и ударив в колокол.
Команда «Бить склянки!» и поныне официально существует в российском Военно-морском флоте. А корабельный колокол-рында стал ещё и визитной карточкой корабля. Его, как и прежде, чтут, надраивая во время приборок до блеска «тысячи солнц». Опытные моряки утверждают: по тому, в каком состоянии содержится корабельный колокол, можно безошибочно судить о порядке на корабле.
По ком звонит «Лютин»?
Судьба корабельного колокола неразрывно связана с кораблём, на котором он несёт службу. И если вдруг корабль гибнет, с ним на морское дно уходит и колокол.
В октябре 1799 года в Северном море потерпел катастрофу и затонул 32-пушечный английский фрегат «Lutine». Из 260 членов экипажа спасся один матрос, скончавшийся от полученных травм по дороге в госпиталь. Известие о гибели «Lutine» взбудоражило всю Англию. И, надо сказать, было от чего. Один из самых быстроходных фрегатов военно-морского флота Его Королевского Величества в момент катастрофы имел на борту золотые слитки и ценности для гамбургских банков на общую сумму около 1 200 000 фунтов стерлингов. Маршрут корабля из английского порта Грейт-Ярмут (восточное побережье Великобритании) в германский Куксхафен (устье Эльбы) держался в строжайшем секрете, а капитан Ланселот Скиннер имел приказ плыть без остановок с максимально возможной скоростью. Поначалу всё складывалось благополучно: при свежем попутном ветре фрегат пробежал за восемнадцать часов большую часть пути. Но на траверзе острова Влиланд (Западно-Фризские острова) его накрыл шторм, быстро набравший силу урагана. Капитан Скиннер принял единственно правильное решение: уходить в открытое море, чтобы не оказаться на прибрежной отмели голландского берега. Но реализовать задуманное не удалось. Ураганный ветер «давил» фрегат, не позволяя сделать манёвр парусами, и «Lutine» неотвратимо сносило к берегу. Дальнейшие события развивались стремительно: удар килем о дно, беспомощный фрегат заваливается на борт и тонет на мелководье между островами Влиланд и Терсхеллинг.
Корпорация Lloyd’s of London, принявшая на себя риск и застраховавшая ценности на 900 тысяч фунтов стерлингов, после выплаты страховки оказалась на грани банкротства. А шестьдесят лет спустя (1859) со дна подняли часть ценного груза на сумму 40 тысяч фунтов (ещё примерно 70 тысяч фунтов за эти годы извлекли из уходящего в песок корпуса «Lutine» местные жители), дубовый руль и 106-фунтовый корабельный колокол. Руководитель корпорации в назидание членам правления о «чёрном дне 9 октября 1799 года» и недопустимости проведения рискованных сделок распорядился изготовить из древесины руля кресло и стол для председателя. На спинке кресла укрепили бронзовую табличку, сообщавшую: «…сделано из деревянного руля фрегата Его Королевского Величества “Ля Лютин”, который утром 9 октября 1799 г. отплыл с ярмутского рейда, имея на борту большое количество золота, и погиб той же ночью у острова Влиланд. Все находившиеся на судне люди, кроме одного человека, погибли. Руль был поднят с затонувшего судна в 1859 г., после того как пролежал под водой шестьдесят лет».
Мебель установили в центре главного операционного зала Общества, а рядом в 1896 году соорудили из красного дерева ротонду с подиумом, подвесив под потолком колокол с фрегата «Lutine». И тут выяснилась одна загадочная деталь, не имеющая до сих пор чёткого объяснения: на колоколе выгравировано не «La Lutine», как это положено, а название совсем другого корабля «St. Jean». Если колокол подвесили на фрегат после утери штатного, то это, по мнению моряков, и предопределило трагедию 9 октября 1799 года, поскольку на флоте издревле бытует поверье: потеря колокола влечёт неминуемую гибель корабля. Но есть и другая, более правдоподобная версия. Фрегат шесть лет строили для французского флота на стапелях в Тулоне, и сначала он имел название «St. Jean», которое и было выгравировано на колоколе. Но после спуска на воду в 1786 году по каким-то причинам название поменяли на популярное в то время среди французских моряков «La Lutine» («Эльф»), а про надпись на колоколе забыли. Позднее фрегат захватили англичане. Отбросив французский артикль la, они стали именовать корабль «Lutine», опять же не обратив внимания на гравировку на колоколе.
Как бы там ни было, а колоколу «Lutinе» у Ллойда нашлась работа. С 1896 года он стал извещать брокеров компании о потере судов или об их благополучном возвращении в порт, после того как их занесли в список «пропавших без вести». Процесс оповещения обставили торжественным ритуалом, о котором стоит рассказать.
Если застрахованное у Ллойда судно своевременно не приходило в порт назначения и от него не поступало никаких известий, страховщики заносили его в список «запаздывающих судов». Брокеры, занимавшиеся его страховкой, рассылали запросы своим агентам в район плавания и при отсутствии известий публиковали в газете «Ллойдз лист» название исчезнувшего судна. Когда истекали все реальные сроки возвращения и надежды на благополучный исход не оставалось, члены Совета на заседании принимали решение считать судно «пропавшим без вести». Его имя гусиным пером заносили в Красную книгу, а специальный глашатай, одетый в красную мантию, поднимался на подиум ротонды и один раз ударял в колокол, громко объявляя название погибшего судна. С этого момента прекращались все операции по страхованию и перестрахованию судна, а владелец через две недели мог получить назначенную страховую сумму. Но если же разыскиваемое судно всё же возвращалось в порт приписки, то глашатай двойным ударом сообщал брокерам, что страховые операции с данным судном можно продолжать.
Теперь весь этот красочный ритуал — история. Последний раз о потере судна колокол «Лютина» звонил в 1979 году, а по поводу благополучного возвращения — в 1989-м. Сейчас же он звонит только в особых случаях. Два удара в колокол означают посещение корпорации почётными гостями. Один удар производят в колокол ежегодно в день Памяти, отмечаемый в Великобритании 11 ноября, по случаю национальных трагедий (такой, например, как смерть леди Дианы в 1997 году), вселенских катастроф (самое разрушительное — японское цунами 11 марта 2011 года) или крупных террористических атак (11 сентября 2001 года в США, 7 июля 2005 года в Лондоне).
Херсонесский скиталец
Прибрежное плавание в штормовую и ненастную погоду во все времена грозило бедой. С развитием мореходства в особо опасных местах побережий рядом с маяками устанавливали колокола для подачи звуковых сигналов. В портах, где храмы располагались недалеко от берега, сигналы подавали со звонниц, ударяя в самый большой колокол через строго определённые промежутки времени. Архангельские поморы называли такие колокола «вещунами». Фарватеры, мели, каменные банки, отдельные скалы на рейдах ограждали плавучими бакенами и буями с колоколами. Чем сильнее штормило море, тем громче звучал колокол, раскачиваемый волнами. В некоторых портах такие буи сохранились и до наших дней.
Если корабельные рынды для строящихся кораблей отливали на колокольных заводах, гравируя название корабля, то береговые сигнальные колокола, как правило, выходцы с церковных звонниц. Судьбы многих из них удивительны.
Визитной карточкой древнего Херсонеса Таврического давно уже служит 350-пудовый старинный колокол, укреплённый на каменных пилонах возле обрывистого берега Херсонесского мыса. На нём изображены православные защитники мореплавателей «от всякого потопления, волнения и бури ныне, всегда и во веки веков» святые Николай Чудотворец и Фока, стоящий на луне. Полустёртая временем надпись гласит: «Сей колокол... вылит... святого Николая Чудотворца в Таганроге из турецкой артиллерии весом… пуд 1778 года месяца августа... числа».
Сначала колокол нёс службу в Таганроге на звоннице Ново-Вознесенской церкви. В 1804 году главным военным портом Черноморского флота стал Севастополь и по указу императора Александра I из таганрогских храмов для реставрируемого Адмиралтейского собора во имя святителя Николая передают различную церковную утварь, в том числе и колокол Ново-Вознесенской церкви. Но реставрационные работы собора по различным причинам затягивались, а на Херсонесском мысу строилась церковь во имя святой Ольги. Ей и передали таганрогский колокол. Там он встретил первую (1854—1855) оборону Севастополя. По окончании военной кампании союзные войска, занявшие Севастополь, вывозили все уцелевшие ценности, исторические памятники, мрамор и даже пушечные ядра, неразорвавшиеся мины и бомбы. Французы в качестве трофеев отправили на родину тринадцать колоколов, в том числе и херсонесский. Во Франции по решению военного ведомства колокола отправили на переплавку. А годы спустя херсонесского «пленника» совершенно случайно обнаружили на… звоннице парижского собора Notre Dame de Paris.
Спустя много лет колокол возвратился в Россию. О том, как это происходило, рассказывают документы, сохранившиеся в Государственном архиве города Севастополя.
Из канцелярии французского консула в Севастополе. Его Преосвященству архимандриту Херсонесского монастыря. Севастополь, 11 октября 1898 года:
«Ваше Преосвященство.
На днях я получил письмо полковника Лянёкова, в котором он извещает меня, что Его Высокопреосвященство кардинал и Архиепископ Парижа отвечал ему, что действительно в соборе Notre Dame de Paris находился колокол, имеющий название колокола Севастополя (выделено мной. — Авт.), и что предполагалось отправить его в Россию, но впоследствии было отменено, потому что находившийся в Херсонесском монастыре требуемый в настоящее время Вашим Преосвященством был малого размера, а находящийся в соборе Notre Dame de Paris большой. Его Высокопревосходительство господин Кардинал и Архимандрит Парижа просит объяснить ему величину и надпись требуемого Вашим Преосвященством колокола. …В случае если колокол Херсонесского монастыря находится в соборе Notre Dame de Paris, то …нужно будет получить разрешение Правительства, потому что колокол принадлежит ему, а не епархии.
С совершеннейшим почтением к Вашему Преосвященству, готовый к услугам французский Вице-консул… А. Ге».
Итак, севастопольский колокол на звоннице парижского собора Notre Dame de Paris действительно имелся. Только какой? Ведь, как мы помним, французы вывезли из Севастополя 13 колоколов. Этот вопрос, требовавший уточнения, обсуждался, но переписка обрывается на целых четырнадцать лет. Следующий документ датирован лишь 17 апреля 1912 года.
«Временный генерал-губернатор, Главный командир Севастопольского порта, Начальник гарнизона г. Севастополя вице-адмирал В. Сарнавский
Его Преосвященству Епископу Иннокентию.
Посылаю Вам подлинное письмо директора Музея в Париже Дивизионного Генерала Ниокса и его перевод на русский язык, прошу, если Вы находите желательным, поднять вопрос о возвращении колокола, войти в сношение с Министерством Иностранных Дел. Некоторые справки Вам может дать французский Консул в Севастополе г-н Ге, который мне говорил, что колокол из Херсонесского монастыря!»
Дипломатическая канцелярия сработала оперативно, и уже 13 августа 1912 года вопрос о возвращении на родину херсонесского скитальца оказался решённым положительно: «…Французское правительство будет счастливо отдать России колокол Херсонесского монастыря, как новый залог дружбы французского народа…
За председателя Совета и Министра Иностранных Дел, Статский Советник, Полномочный Министр, Директор Политических и Коммерческих Дел — Палеолог».
Возвращение состоялось 23 ноября 1913 года при большом стечении народа и сопровождалось торжественным Крестным ходом.
Но история колокола на этом не завершилась. В 1925 году большевики закрыли монастырь, сняли со звонницы колокола и отправили их на переплавку. Однако и тут судьба оказалась благосклонной к скитальцу. По просьбе начальника Управления по обеспечению безопасности кораблевождения на Чёрном и Азовском морях (УБЕКОЧЕРНОАЗ) самый большой колокол — а им оказался тот, что вернулся из Парижа, — передали в ведение гидрографов и установили на прежнее место, где он и пребывает по сей день. В 1960-е годы морские чиновники вдруг решили, что колокольный звон в туман бесполезен. Лишив языка, колокол сковали металлическими лентами. Так он почти сорок лет и провисел над каменным яром, снова обретя голос лишь 5 мая 2002 года, когда в восстановленном Владимирском соборе шла первая пасхальная служба.
Сейчас херсонесский колокол (на фото справа) — место паломничества тысяч туристов. На его фоне любят фотографироваться и молодожёны, принося ему букеты цветов и ударяя дважды на счастье…
Иллюстрации предоставлены автором.
