А на лишнюю овсянку
Где мне взять крупы для вас?
Роберт Бёрнс. Овсянка
Считается, что наибольшей популярностью овсяная каша, или попросту овсянка, пользуется в Англии. На самом деле, если судить по литературе, англичане совсем не однозначно относились к её присутствию на столе, о чём можно прочитать, например, в романе «Эмма» популярной английской романистки Джейн Остин. Отец героини романа мистер Вудхаус, видя, как его дочь утомилась в дороге, говорит ей: «Тебе надобно пораньше лечь спать, душа моя, — а перед тем я рекомендовал бы тебе съесть овсяной кашки… Мы оба с тобой съедим по мисочке. Эмма, душенька, пускай нам всем принесут овсянки, ты согласна?
Эмма была решительно не согласна, прекрасно зная, что оба мистера Найтли незыблемы в своём отвращении к пресловутому лакомству, как и она сама, — и, соответственно, велела подать только две мисочки».
В обеспеченных семьях Англии ни о какой овсянке на завтрак речь не шла, о чём сама миссис Остин после посещения богатого кузена писала в письме свояченице: «…далее следует завтрак: шоколад, кофе и чай, а к ним сливовый пирог, фунтовый пирог, горячие и холодные булочки, масло и хлеб, а для меня сухие тосты».
Если верить Ч. Диккенсу, овсянку в случае необходимости англичане употребляли как лекарство от простуды. Так, у одного из персонажей «Рождественских повестей» кастрюлька с жидкой овсянкой (коей Скрудж пользовал себя на ночь от простуды) «стояла всегда на полочке в очаге».
В России супчик из овсяной крупы также считали полезным для больных. Заимствовали его из прусской кухни и назвали «габерсупом» (от нем. Hafer — овёс, овсяный). Попечитель богоугодных заведений Артемий Филиппович Земляника в пьесе Гоголя «Ревизор» не без оснований опасается, что посещение его учреждения чиновником из Петербурга может плохо кончиться, поскольку «больным велено габерсуп давать, а <…> по всем коридорам несёт такая капуста, что береги только нос».
Однако среди населения России овсяная каша особой любовью не пользовалась, и поэтому упоминание о ней редко встречается в произведениях классиков. Лишь англоман В. В. Набоков в романе «Пнин» написал, что «маленькому пациенту Финтов, которого мучили бессонница и отсутствие аппетита, разрешили читать в постели после полуночи и обходиться по утрам без овсянки».
В отечественной литературе чаще упоминается популярное когда-то в России толокно. Чтобы убедиться в этом, вспомним «Сказку о попе и о работнике его Балде» А. С. Пушкина: «Жил-был поп, // Толоконный лоб...». Толокно было обычной мужицкой пищей и в будни, и во время многочисленных постов, и в праздники, поэтому обойти его своим вниманием русские писатели никак не могли.
Начало положил А. П. Сумароков, написав в 1759 году красноречивую эпитафию: «Мужик не позабудет, // Как кушал толокно, // И посажен хоть будет // За красное сукно».
В «Очерках бурсы» Н. Г. Помяловского у великовозрастного бурсака Васенды внутри сундука, окованного прочными железными полосами, среди вещей «в одном углу кадушка, в которой грибы со сметаной, а в другом мешок с толокном».
В романе «Братья Карамазовы» Ф. М. Достоевского «захожий в обитель монашек» на вопрос монастырского отца Ферапонта: «Како соблюдаете пост?» — ответил: «Трапезник наш по древлему скитскому тако устроен: о четыредесятнице в понедельник, в среду и пяток трапезы не поставляют. Во вторник и четверток на братию хлебы белые, взвар с мёдом, ягода морошка или капуста солёная, да толокно мешано».
И. С. Шмелёв в повести «Лето Господне» писал, что на Михайлов день (21 ноября, 8-го по старому стилю) «в деревне теперь веселье: свадьбы играют, бражку варят. Вот Василь-Василич и поехал отгуливать. <…> Воротился Василь-Василич, привёз гостинчиков. Такой весёлый, — с бражки да с толокна».
В рассказе И. А. Бунина «Аглая» в миру, «в той лесной деревне, где родилась и росла Аглая», во время поста ели тюрю и толокно.
