Существует распространённое устойчивое мнение (стереотип): повтор в речи — это плохо и вредно, но оно же уравновешивается противоположным утверждением: повтор — это хорошо и полезно (повторение — мать ученья). Два противоположных стремления сталкиваются и порождают любопытную ситуацию. Обратной стороной потребности избегать повторов становится желание использовать синонимы, которое косвенно влияет на увеличение их количества. Так возникает парадокс: повторы из речи исключаются за счёт повторов же, только иного типа и уровня.
Язык постоянно стремится к многократному дублированию своих форм. Тем самым он создаёт запас прочности, становится более устойчивым по отношению к внешним раздражителям. Швейцарский лингвист с мировым именем Шарль Балли открыл языковой закон обязательного грамматического плеоназма: одно и то же грамматическое значение должно быть выражено в высказывании два раза и более. Например, в предложении «Мы говорим о языке» грамматическое значение множественного числа выражено дважды: местоимением и формой глагола. А грамматическое значение прямого объекта (предмета разговора) выражено трижды: окончанием существительного, предлогом и позицией слова. Вероятно, этот закон в ином виде распространяется и на лексику. То есть одно и то же лексическое значение обязательно должно быть многократно продублировано.
Любой живой естественный язык можно сравнить с колоссальным безразмерным хранилищем. Оно постоянно пополняется новыми словами, но в то же время из него ничего не исчезает. Что единожды возникло, остаётся навсегда. Люди могут пользоваться этим или нет, но оно есть. В результате существуют многовековые напластования слов, подобные культурным слоям в археологии. А слова эти часто отражают различные точки зрения или взгляды людей на одно и то же, разную степень детализации объектов, несходные представления о них, особенности восприятия мира. Люди напрямую не договариваются, что им применять из общего запаса, а что нет. В результате создаётся свое-образный избыточный с позиции строгой логики и многомерный запас прочности.
Так возникает огромное количество синонимов.
А теперь самый сложный вопрос: хорошо это или плохо? Подчеркнём: для теории вопрос в такой постановке смысла не имеет. Он обретает смысл только тогда, когда мы его рассматриваем с позиции человека: хорошо это или плохо для нас? Для общения? И да и нет.
С одной стороны, синонимы — проявление развитости языка. Их набор позволяет выявить тончайшие оттенки мысли, высказываний, описываемых предметов и процессов.
С другой стороны, синонимия постоянно затрудняет общение. Из-за неё говорящий беспрерывно оказывается в ситуации сложного выбора. Чем больше слов знает человек, тем сложнее поиск единственно верного, более подходящего к ситуации или к задаче. В этом смысле речь образованного человека внутренне гораздо более сильно затруднена, чем речь необразованного. А самая высокая степень затруднённости — у писателей.
Если же к более чем 50% синонимии добавить ещё более 50% многозначных слов и более 50% омонимов, то получится, что язык постоянно затрудняет общение. Не случайно создатели искусственных языков главные усилия направляют на то, чтобы избавиться от этих явлений.
Омонимия, полисемия и синонимия, пронизывающие все уровни естественного языка, внешне оцениваются как откровенно деструктивный фактор, затрудняющий общение. Но язык с ними не борется. Почему? Ответить на этот вопрос — значит понять нечто очень важное в устройстве и природе языка.
Проведём аналогию. У каменщика есть цель — построить стену. Для того, чтобы быстро возвести надёжную и крепкую стену любой конфигурации, мастеру необходим набор стандартных кирпичей. Если он есть, кирпичи помогают ему в строительстве, он кладёт их автоматически, без дополнительных усилий. Если же у каменщика половина кирпичей стандартные, а половина вообще неизвестно какие, то есть с неопределёнными границами и размерами: непонятно, где заканчивается один кирпич и начинается другой, то б?льшую часть процесса будет занимать не кладка, а подбор кирпичей. Главным окажется не возведение стены, а эвристический поиск нужного элемента из всей неструктурированной массы. Кирпичи с неясными границами будут не помогать, а затруднять строительство.
Нечто похожее происходит в общении. Исходный материал для него — огромный массив языковых средств. Среди них приблизительно половина (на самом деле — меньше) — стандартные кирпичи, где одной форме соответствует одно содержание, а половина (на самом деле — больше) — неструктурированная масса, где границы между различными формами и содержаниями размыты или вообще не определены: непонятно, где заканчивается одна форма и начинается другая. А (и, да) плюс (в добавление, в придачу) к этому (сказанному, отмеченному) они (единицы, слова) динамически (постоянно, мобильно) меняются (перераспределяются, трансформируются).
Семантическая и формальная неструктурированность большинства языковых средств позволяет предположить, что основная роль языка — эвристическая! Язык — это поле ментальной тренировки, фитнес-центр для мозгов, в котором мы постоянно (и бесплатно) находимся. Это пространство духовного совершенствования и интеллектуального роста, инструмент постижения и развития своих способностей, область поиска вариантов, лаборатория создания новых форм, полоса препятствий, оттачивающая степень душевной мобильности.
Язык постоянно сам втягивает нас в сложные и изощрённые игры. И наша задача — соответствовать его требованиям.
А вот и «маленькая хитрость» из области языка: по количеству синонимов, которые знает человек, вы можете определить его уровень образования, даже установить сферы его интересов.
