Моя судьба в годы Великой Отечественной войны сложилась так, что победный май 1945 года я встретил в Москве. Службу свою добровольцем начал в суровые месяцы Московского сражения в истребительном мотострелковом полку. Боевые группы этого полка выполняли специальные задания штаба Западного фронта в ближнем и дальнем Подмосковье в тылу фашистских войск. А летом 1942 года наш реорганизованный истребительный полк, получивший наименование 308-го стрелкового полка, в спешном порядке был передислоцирован на Северо-Кавказский фронт в состав специальной Грозненской дивизии для обороны предгорий и кавказских перевалов. Полк принимал участие в боевых действиях фронта вплоть до прорыва Голубой линии фашистской обороны на Кубани и освобождения Новороссийска. Командовал нашей дивизией тогда генерал-майор Иван Иванович Пияшев, отличившийся осенью 1941 года в боях под Орлом и при обороне Тулы.
После ликвидации немецкой группировки на Кубани наш генерал был назначен командиром Отдельной мотострелковой дивизии особого назначения имени Ф. Э. Дзержинского (ОМСДОН). По его инициативе эта дивизия была пополнена фронтовиками из полков, которыми генерал командовал на Кубани. В составе восьмисот человек этого боевого пополнения оказался и я, став дзержинцем, сержантом роты автоматчиков Второго мотострелкового полка. Боевые действия этой дивизии в годы войны носили специальный характер. Местом постоянной дислокации частей была Москва. В составе войск Московского гарнизона полки нашей дивизии приняли участие в Параде Победы 24 июня 1945 года.
В середине мая в Москву стали прибывать сводные полки фронтов, флотов и флотилий. Парадные расчеты расположились по всей Москве и в ее пригородах, в зимних казармах войск Московского гарнизона, которые к тому времени были выведены в места летних лагерей.
Почти полтора месяца во всех районах столицы звучали российские военные марши, рассыпалась дробь барабанов: шли репетиции. Сколачивались парадные батальоны из отважных и доблестных, но непривычных к триумфальному шагу и строгому равнению фронтовых солдат и офицеров, ставших Героями Победы. Не отоспавшиеся еще от войны герои с трудом осваивали совсем незнакомый им вид военного искусства. Музыкально-танцевальные занятия фронтовиков (так они их называли) продолжались с утра и до обеда. А после обеда и до самого вечера героям предоставлялись увольнительные отпуска, и они свободно, на зависть нам, гуляли по городу. Москва тогда буквально сияла блеском орденов и медалей, всюду слышался их серебряный звон. Всю любовь и восхищение москвичи и особенно москвички отдавали долгожданным фронтовикам. Они тогда отбили всех невест у московских гарнизонных ухажеров. Но строевая наука давалась им с трудом. Мы, дзержинцы, уступая фронтовикам в количестве боевых наград, имели тогда перед ними преимущество в строевой выправке, были более дисциплинированы. Кроме того, мы умели соразмерять свой шаг с музыкальным ритмом марша, рассчитанным на 120 шагов в минуту, и, что самое главное, улавливать под любую ногу бой больших барабанов оркестра. Этот опыт мы успели приобрести, готовясь к параду, состоявшемуся в Москве за несколько дней до Победы - Первого мая 1945 года.
Особого искусства в руководстве подготовкой к параду достиг наш командир дивизии генерал-майор И. И. Пияшев.
Генерал сразу же после парада Первого мая приказал полкам продолжать строевые занятия. Видимо, ему уже было известно о проведении Парада Победы, назначенного на второй день годовщины начала Великой Отечественной войны.
Каждый день парадные батальоны съезжались к месту расположения штаба дивизии в Лефортово, и здесь на знаменитом плацу в восемь часов утра генерал сам выходил на трибуну с микрофоном и перед выстроившимся полным парадным расчетом подавал одну и ту же команду, начинавшуюся со слов: "К торжественному маршу..." С этими словами он брал руку "под козырек", затем медленно опускал ее и в такт барабану дирижировал проходящими шеренгами. Из громкоговорителей на всю округу раздавались короткие, крикливые, на высокой ноте команды и реплики с яркими, понятными русскими фольклорными добавками.
Как и Первого мая, я со своими однополчанами старательно вышагивал в той же второй шеренге, но на этот раз правофланговым направляющим. Теперь предо мной стояла ответственная задача - удерживать строй шеренги в габаритах батальонной коробки. Дело в том, что при прохождении мимо трибуны, после сигнальной команды "И - раз", солдаты резко поворачивали головы направо. И в этот момент вся шеренга, влекомая центростремительной силой, наваливалась на правый фланг и, не удержи ее правофланговый, - все девятнадцать солдат, шагающих слева от него, могли вытолкнуть направляющего за отведенные строю границы. Такие случаи бывали, и не только на тренировках, но и на парадах. Правофланговый, запоздав с удержанием равновесия, вынужден был накреняться влево, сдерживая нарастающее давление шеренги. Иногда такое случалось сразу в нескольких шеренгах, и тогда батальон утрачивал красоту строя. Не просто быть правофланговым направляющим. Комбаты подбирали на это место наиболее опытных и физически натренированных солдат. Пришлось и мне стать правофланговым. Я со своей задачей 24 июня 1945 года на Параде Победы справился.
Генерал, чтобы добиться красивого, торжественного прохождения с ритмом 120 шагов в минуту, приказал расчертить тренировочную полосу перед трибуной линиями на ширину шага. Я тогда пошутил вслух: "Наш генерал теперь будет нас учить ходить по нотам". Но этим генеральская находчивость не ограничилась. Он приказал по крайней полосе прохождения натянуть веревку на высоту шага и внимательно контролировал проходящие шеренги, чтобы шаг был не длиннее и не короче ширины расчерченных полос, не ниже, но и не выше натянутой веревки. Свою рационализаторскую лепту тогда внес и я, предложив нашему комбату перед началом тренировки проводить разминку подобно тому, как это делают перед стартом спортсмены. Комбат принял мое шутливое предложение всерьез и приказал мне составить комплекс упражнений. А от моих товарищей мне досталось за это: комбат приказал разминаться во время перекура.
По мере приближения дня парада генерал стал больше внимания уделять внешнему виду солдат и офицеров. Нам тогда выдали новые двубортные суконные мундиры, настоящие яловые сапоги на настоящей кожаной подметке и широкие кожаные поясные ремни. Мы долго подгоняли под себя мундиры с двумя рядами латунных пуговиц, изобретали составы для их чистки, чтобы они лучше блестели. В ротах и батальонах развернулось соревнование за доведение до особого блеска яловых сапог. А генерал устраивал нам смотры и лично давал указания вещевой службе, если требовалась какая-нибудь замена. Однажды он заметил, что сапоги на ногах солдат одного из батальонов необычно блестели. Комбат был вызван на трибуну для раскрытия сего секрета. Стало известно, что старшина такой-то нашел где-то какой-то лак и сначала покрыл им свои сапоги, а потом приказал сделать то же своей роте. Скоро весь батальон засверкал зеркальным блеском необыкновенного черного лака. Генерал приказал комбату поощрить старшину от его имени и распорядился, чтобы все парадные сапоги - тысяча четыреста пар - были покрыты чудо-лаком. А он оказался совсем не для обуви. Что из этого вышло, мы узнали только после парада: сапоги вскоре покрылись трещинами, а затем распались на отдельные фрагменты.
Для достижения эффекта звучащего металлом чеканного шага кто-то из сметливых ротных старшин придумал специальные подковы для наших прекрасных яловых сапог. Но они оказались слишком тонкими и быстро стирались об лефортовский асфальт. Тогда пришла новая рационализаторская мысль - набить более толстую металлическую пластинку на всю подошву. Мысль эта быстро реализовалась по всему парадному расчету. Словом, после Парада Победы все сапоги пришлось просто выбросить.
И вот наступило раннее утро 24 июня 1945 года. Полковой трубач сыграл подъем в 4 часа. Завтрак был праздничным, из двух блюд: на первое - щи, на второе - каша гречневая с мясом. К чаю повара испекли каждому по белой булке. После завтрака началось одевание в парадную форму. А потом - осмотры. Сначала это сделали взводные офицеры, потом - комроты, за ним - комбат. А на плацу весь строй полка осматривал сам Батя - полковник Шевцов, а с ним начальник Особого отдела. Батю интересовал наш внешний вид. Он строго оглядел каждого с ног до головы. А особиста интересовало состояние нашего оружия: не заряжена ли у кого винтовка боевыми патронами. Мы стояли с оружием "на плечо" и с открытыми затворами, а особист пальцем проверял, нет ли в казеннике патрона. Вся эта процедура заняла более часа. Наконец была команда "по машинам", и мы тронулись длинной колонной "зисов" из Реутова в Москву. Сбор всех полковых расчетов нашей дивизии был на Хохловской площади у Покровских ворот. Оттуда мы в пешем строю, будя Москву песней "Утро красит нежным цветом", прошли по улице Кирова, через площадь Дзержинского и ровно в 8 часов утра остановились на назначенном нам месте - у гостиницы "Гранд Отель".
Наша дивизия участвовала в Параде Победы в составе войск Московского гарнизона, которые построены были за пределами Красной площади. Батальоны в два порядка были выстроены перед Государственным историческим музеем и Центральным музеем В. И. Ленина. Мы стояли спиной к "Гранд Отелю", а начавшийся ранним утром теплый благостный дождичек все сеял и сеял тонкими невидимыми струями. Суконные наши двубортные мундиры, сколько могли, впитывали в себя эту ниспосланную свыше влагу. Но скоро она стала стекать в сапоги. Не промокли только стальные каски. Иногда сквозь сплошные тучи вдруг начинало просвечивать теплое солнышко. Над батальонами поднимался пар. От этого утреннего компресса начинало поламывать в суставах.
Наконец часы на Спасской башне пробили десять. Началось торжественное представление парадного строя Маршалом Советского Союза К. К. Рокоссовским Маршалу Советского Союза Г. К. Жукову.
Как оба маршала выехали на Красную площадь, как они встретились друг с другом перед замершим строем парадных батальонов, как один приветствовал другого, мы увидели уже после парада, в кадрах документальной кинохроники. До нас долетали по радио лишь звуки торжественных встречных маршей, которыми фронтовые оркестры приветствовали самых прославленных участников Великой Отечественной войны. С площади до нас волнами катилось: "Здра-жела, товарищ Маршал Советского Союза!" - и мощное троекратное "ура" в ответ на его поздравление с праздником Великой Победы. Наконец дошла и до нас очередь.
Справа от нас по Историческому проезду с Красной площади оба маршала, один впереди, а другой чуть сзади, слева, выехали наконец к нам. И вот уже на танцующих под ними прекрасных конях они остановились против Знамени нашей Дважды орденоносной имени Ф. Э. Дзержинского дивизии особого назначения. "Здравствуйте, товарищи дзержинцы!" - обратился к нам Георгий Константинович Жуков. А мы ему, вздохнув широкой грудью, в ответ: "Здравия желаем, товарищ Маршал Советского Союза!"
- Поздравляю вас с праздником Великой Победы советского народа над фашистской Германией!
А мы ему в ответ троекратным: "Ура! Ура! Ура!".
До этого случая Г. К. Жукова и К. К. Рокоссовского я видел только в кадрах документального кино. А здесь они предстали перед нами живыми, красивыми, молодыми, полными сил и еще не до конца израсходованной отваги.
Объехав весь строй, маршалы вернулись на Красную площадь. Г. К. Жуков поднялся на трибуну Мавзолея В. И. Ленина и произнес свою речь с поздравлениями всему советскому народу, всей Советской Армии и всему человечеству, одержавшему победу в жестокой войне с фашизмом. После речи из-за кремлевской стены прозвучали залпы артиллерийского салюта под аккомпанемент Государственного гимна Советского Союза и раскатывающихся по площади волн солдатского "ура". А потом на Красной площади раздалась главная команда маршала К. К. Рокоссовского:
- Парад, смирно! К торжественному маршу! По-батальонно! Первый батальон прямо, остальные направо! Дистанция на одного линейного! Равнение направо! Шагом марш!
Несколько минут на площади шел перепев этих команд. Командиры сводных полков дублировали их на разные голоса. А потом ударили в барабаны мальчики из школы военных музыкантов. Они пошли вслед за командующим парадом и Знаменем Победы. Барабанщики задали ритм движения, и через некоторое время грянула музыка тысячеголосого (точнее, 1200-голосого) сводного оркестра Советской Армии, которым дирижировал генерал-майор Чернецкий. По площади двинулись фронтовые сводные полки. А мы в это время перестраивались на подходе к Кремлевскому проезду. Задача наша была непростая. Нам надо было вовремя занять исходную позицию и суметь войти в общий ритм движения под специально предназначенный для нас "Колонный марш". Для каждой части, участвовавшей в параде, был определен свой марш.
За последним фронтовым полком по площади двинулся батальон со знаменами поверженной фашистской Германии. Нам довелось со своего исходного рубежа видеть, как падали, падали и падали украшенные зловещей свастикой знамена и штандарты. Их несли под дробь барабанов и визг флейт. Перед мавзолеем ряды знаменщиков поворачивали направо и меняли направление движения в сторону трибуны. Ряд за рядом, приближаясь к ее подножию, бросали знаменщики наземь черные символы фашизма, как бутафорский хлам, отслуживший свое разбойное предназначение в трагическом спектакле войны. Падающие на землю древки стучали друг о друга, как сбрасываемые с воза дрова.
Знаменщики сделали свое справедливое дело, и вслед за ними, ударив левой ногой под барабан главного оркестра, пошла наша Дважды орденоносная дивизия имени Ф. Э. Дзержинского. Вел дивизию сам генерал-майор Пияшев. Промаршировав до правого края мавзолея, наш генерал вышел из строя и занял место под трибуной в ряду таких же, как и он, командиров парадных расчетов.
Правофланговым направляющим первой шеренги Первого мотострелкового полка нашей дивизии шел старшина Сусанин - красивый рослый рыжий парень родом из города Иванова. Ему была доверена одна из главных задач: на установленных отметках движения давать голосом сигнал внимания на ружейный прием "на руку" и "равнение направо". Комбат властно восклицал: "Сусанин! Счет!" И Сусанин звучным, пронзительным голосом откликался под левую ногу: "И-и-ии!" А весь батальон под очередную левую в двести глоток вздыхал: "Р-рраз!" По первому счету с плеч падали на руку винтовки, издавая приятный уху нашего генерала щелчок. На тренировках он требовал от нас не жалеть не только наших ладоней, но и деревянной ложи винтовок. Шутить любил наш генерал, обещая тому, кто разобьет ложу на этом приеме, предоставить отпуск на 10 суток.
За первым восклицанием: "Сусанин! Счет!" - повторялось второе: "И-иии р-рраз!", и головы солдатских шеренг поворачивались направо. Этим движением мы равнялись на мавзолей и приветствовали всех, кто стоял на его трибуне. Пройдя мимо мавзолея, шеренги произвольно поворачивали головы в направлении движения. За трибуной стояли военные атташе посольств дружественных стран, которых нам приветствовать не полагалось. Старшина Сусанин и все, шедшие ему в затылок правофланговые последующих шеренг, вообще головы на равнение не поворачивали. Все они смотрели только вперед. Их задача состояла в том, чтобы батальоны строго двигались по прямой линии и держали дистанцию. Правофланговым не суждено было видеть не только членов Политбюро ЦК ВКП(б), не только маршалов и генералов - командующих фронтами, но и самого Верховного Главнокомандующего Вооруженными Силами СССР - Сталина. Задача, выпавшая им, была важнее простого человеческого любопытства.
Парадный расчет нашего Второго мотострелкового полка вел полковник Хохлов, а командиром нашего Второго батальона был капитан Д. Наймушин. Когда моя шеренга проходила мимо трибуны, я все-таки сумел кого-то увидеть на ней. Всех лиц разглядеть не успел. Но Сталина, Жукова и Молотова, скосив до боли вправо свои глаза, сумел выхватить из общей картины.
Вот и все. Мгновением мелькнули отведенные три торжественные минуты марша. Дальше уже без напряжения мы дошли до Спасских ворот, вскинули оружие на плечо и, развернувшись правым плечом перед Покровским собором налево, пошли по улице Куйбышева.
Вот и весь мой рассказ о Параде Победы 24 июня 1945 года. Свидетельством того, что я успел увидеть в тот день и запомнить на всю жизнь, является благодарность Верховного Главнокомандующего, которая была объявлена каждому участнику и выдана на руки с соответствующими подписями и заверениями в подлинности.
