Как примириться с самим собой
Драматург, режиссер и теоретик театра Николай Николаевич Евреинов (1879-1953) в начале ХХ века был не менее известен и ценим, чем Станиславский и Мейерхольд. Он происходил из старинного дворянского рода. Отец его, инженер, занимал высокое положение в министерстве путей сообщения. Евреинов учился в Петербургской консерватории у Н. А. Римского-Корсакова и служил в том же министерстве, что и отец, а затем целиком отдался театру.
Евреинов написал и поставил много пьес. Одна из них, "Самое главное", привела в восторг крупнейшего драматурга XX века нобелевского лауреата Луиджи Пиранделло, который поставил ее в собственном театре в Риме. Ни одна пьеса, написанная на русском языке в XX веке (за исключением, конечно, чеховских "Трех сестер" и "Вишневого сада"), не имела такого всемирного успеха, как "Самое главное".
Среди поклонников таланта Евреинова были Карел Чапек и Жюль Ромэн. Крупнейший австрийский драматург Франц Теодор Чокор (1885-1969) написал о нем книгу уже в 1920 году. В 1924 году монография о Евреинове вышла в Варшаве.
Евреинов стремился уничтожить грань, отделяющую сцену от зрительного зала. Не в том смысле, чтобы сделать театральное представление более похожим на жизнь, а в том, чтобы сделать жизнь более праздничной и похожей на театральный спектакль.
Есть актеры, которым привычно изображать на сцене "других", то есть людей, далеких от них по характеру. Есть актеры, которым более по душе представлять на сцене самих себя. У них хорошо получается показ того, как бы они вели себя в различных обстоятельствах. Однако существует еще одна возможность: сыграть сцену из своей собственной жизни, воспроизвести давно ушедшее.
В том, что все происходит так, как полагал Евреинов, и катарсис действительно освобождает человека от его страстей, можно сомневаться. Вряд ли вообще в этом случае происходит какой-то катарсис. Важно другое. Евреинов искал путь человека к самому себе. Человеку свойственно от себя убегать, опасаться встреч с собой. Здесь же речь идет о попытке примирения с самим собой, а значит, и об устранении внутренних конфликтов, которые вызывают тревогу и разрушают человеческую психику.
Игра и жизнь
Придавать подобие правды тому, что не является правдой, и при этом без всякой нужды, просто так, ради игры…
Луиджи Пиранделло
Известный нидерландский историк культуры Йохан ХЈйзинга (1872-1945) писал об игре, прежде всего, как о свободной деятельности. Представление о том, что в игре выражается стремление человека к свободе, возникает, поскольку игра отличается от прочей деятельности человека отсутствием в ней ясно выраженной цели. Мы принимаем лекарство, чтобы вылечиться. Мы берем бумажник, чтобы достать деньги. Но зачем человек, оставшись один в комнате, играет на гитаре или скрипке? Игра - самоцель. Речь, разумеется, не идет о профессиональных спортсменах или артистах.
Но вот что странно. Ребенку часто дается полная свобода действий. Пусть занимается чем угодно, лишь бы не докучал взрослым. Как же распоряжается ребенок предоставленными ему возможностями? Он играет. То есть сам накладывает строгие ограничения на свое поведение. Если он играет не один, то тщательно следит за тем, чтобы его партнеры соблюдали правила игры. Нарушение правил нередко воспринимается как обида и даже может привести к психической травме. Казалось бы, правила можно изменить, если они мешают. Свободный человек так и поступил бы. Играющий ребенок не свободен. Настоящая свобода ему не нужна. Он от нее убежал. Оставил ее в обыденной жизни. Он из правил построил себе стену, за которой прячется от всего, что ему досаждает.
Шекспировский Гамлет поражается страсти, с которой актер перевоплощается в персонаж, до которого ему, в сущности, нет никакого дела, и спрашивает, как бы он себя вел, если бы его поступки вызывались не сочиненными, а подлинными чувствами. Гамлет предполагает, что тогда бы актер всех потряс. Скорее всего принц ошибался. Актер может быть очень темпераментен на сцене, но вял и бесцветен в жизни. Он готов свернуть горы ради вымышленной Гекубы, но пасует перед малейшими затруднения ми, если они возникают не в спектакле. Театральные страсти - не жизненные, они не обременяют, а облегчают существование.
Жизнь - это процесс самоосуществления человека. Но именно необходимость делать выбор часто доставляет человеку наибольшее беспокойство. Он боится неисполнения своих желаний и не решается действовать ради их достижения в мире, в котором его на каждом шагу подстерегают неприятные сюрпризы. Он опасается потерять устойчивое положение, стать игрушкой в чужих руках и исполнителем чужой воли. Игра с ее иллюзорной свободой и железными правилами сужает мир до кукольного и помогает выдержать то, что выдающийся немецкий психиатр Виктор фон Гебзаттель (1883-1976) называл переживанием "чудовищной потерянности человека в мире".
Многие алхимики пытались найти способ получения золота. Никто из них так и не добился успеха. Чудодейственного эликсира долголетия они тоже не получили. Но из этого не следует, что они впустую тратили время. Кто знает, скольких людей тщетные попытки превратить неблагородные металлы в золото спасли от душевных и физических недомоганий? В каждом человеке живет донкихот, которого сражения с ветряными мельницами ограждают не только от чрезмерной тоски, но и от подагры.
В 1973 году бразильский этнолог Дари Рибейро описал то, что произошло с индейцами жившего в бассейне Амазонки племени урубу, принадлежащего к языковой группе тупи. Они были очень воинственны. В 1928 году правительство наложило запрет на уничтожение ими друг друга. Индейцы "скрепя сердце" прекратили резню, но смертность среди них начала расти. Две трети членов племени умерли от эпидемий гриппа и скарлатины. Видимо, война и магия были ритуалами ("своей драмой"), служившими им защитным средством от тревоги.
В пьесе Артура Шницлера "Парацельс" великий врач Средневековья говорит:
Я вас могу от мук освободить
Не зная даже, что их вызывает.
Шницлер хорошо знал то, о чем писал. Он получил медицинское образование и дружил с Фрейдом. Парацельс часто лечил, не вникая в подробности. Да и Месмеру с его коллективной терапией было не до того, чтобы разбираться в деталях заболеваний. Игровая психотерапия и сегодня обладает в большинстве случаев неспецифическим действием. Ведь до сих пор трудно установить точную связь между определенным соматическим заболеванием и особенностями психики и поведения. Символический язык тела нам пока еще недоступен, и, следовательно, болезнь - это сообщение, которое мы, как правило, не способны расшифровать.
Ни Парацельс, ни Месмер не говорили о своих методах лечения как об игре, но они создавали ритуалы интуитивно. Флюиды, магниты, пассы были такой же бутафорией в спектаклях, в которых предлагалось сыграть пациенту, как кушетка в психоанализе. Истерики Парацельс и Месмер жаждали признания, но исцеление больного было для них целью, а не средством.
Мы живем в обществе, ориентированном на успех. Тон в нем задают люди активные и целеустремленные, не привыкшие тратить зря силы и время. Все ради чего-то. Человека со всех сторон зовут участвовать в различных "спектаклях", но это все зрелища, которые не могут стать "его драмой" и потому они не лечат, но часто ранят психику. Исцеляющий театр доступен каждому. Он там, где единое "мы" возникает как самоцель, где люди объединяются просто так, ради игры или потому, что вспоминают, что они люди.
