В. Мясоедов (г. Орел).
Высокого роста, широкоплечий, с добрым лицом, генерал-лейтенант Василий Григорьевич Костенецкий (1768-1831) - герой Отечественной войны 1812 года - был любимцем солдат.
Силен он был необыкновенно: жонглировал пушечными ядрами, легко разгибал подковы, а одними пальцами мог согнуть серебряный рубль.
Василий Григорьевич получил образование в Артиллерийском корпусе и в 1786 году был направлен во 2-й канонерский полк. Через два года - он уже в действующей армии, где принял участие в осадах и штурмах Очакова, Хаджибея и Бендер.
Молодой офицер проявил удаль в рукопашном бою, к которому, кстати сказать, и позднее имел большую охоту. В стычке под Очаковом русский отряд остановился на берегу речки, с другого берега неприятель вел прицельный огонь. И тогда Костенецкий вместе с несколькими смельчаками на запряженной повозке форсировал речушку и, размахивая саблей, ринулся в атаку. Лишь замешательство изумленных такой дерзостью турок спасло наших героев. Когда же неприятель пришел в себя, подоспела подмога, и турки были отброшены.
В 1799 году Костенецкий получил конную роту лейб-гвардии артиллерийского батальона, и с нею в 1805 году принял участие в Аустерлицком сражении.
В самый канун Отечественной войны 1812 года он был назначен начальником артиллерии 6-го корпуса. Особенно отличился в боях под Смоленском и Бородином. В последнем сражении произошло фантастическое событие, о котором часто вспоминали историки: во время отражения атаки польских улан на батарею русский богатырь, взяв в руки банник, употреблявшийся для чистки орудийных стволов, стал крушить всадников этим страшным в его могучих руках оружием. Атака была отбита.
За Бородинское сражение Костенецкий получил орден Георгия.
После бегства французов из Москвы русская армия стала преследовать неприятеля. Отважный и суровый на бранном поле, генерал Костенецкий был милостив к побежденным. Однажды к нему подвели продрогшего французского офицера из музыкальной команды. Костенецкий распорядился выдать ему тулуп и усадить к костру: "Когда согреется, пусть покажет свое искусство". Спустя полчаса повеселевший пленный взял инструмент и красивым голосом исполнил арию. Генерал пришел в восторг. Прослезившись, он обнял француза и объявил, что оставляет его при себе.
Позднее, когда кампания завершилась и пленные получили возможность вернуться домой, этот французский музыкант заявил, что остается в России. Василий Григорьевич охотно приютил его.
Было похоже, что Костенецкий родился под счастливой звездой: участвуя во многих сражениях и стычках, никогда не кланяясь пулям и ядрам, он не получил ни одной царапины. Казалось, и время не в состоянии одолеть его могучий организм. Уйдя по возрасту в отставку, Василий Григорьевич зажил барином в своем имении. Слыл он человеком хлебосольным и немного чудаковатым по разумению соседей. Они видели генерала, увлеченно беседующим с известными русскими литераторами и учеными, а в другой раз - меряющимся силой с дворовыми парнями. Причем если Василий Григорьевич бился на кулачках, то непременно с несколькими бойцами и обвязав свои кулаки полотенцами - иначе мог ненароком и изувечить.
А ушел из жизни генерал-лейтенант от холеры. Ничего не боявшийся, он смело отправился в соседнюю губернию, охваченную эпидемией. Поддерживал страдающих утешительным словом, давал деньги на питание и лекарства, строго проверял карантинные посты. Где-то здесь он и заразился холерой, которая сгубила его в несколько дней.
