Наши отличия друг от друга в общем ничтожны.
Что такое красота
или уродство, здоровье или немощь,
ум или
тупость? Едва заметная разница в
чертах лица, чуть больше или чуть меньше
желчи и т. д. Меж тем для
всех нас это "больше" или "меньше"
имеет решающее значение, а кто
думает иначе, тот глубоко
заблуждается.
Люк де Клапье де Вовенарг (1715-1747).
"Введение в познание человеческого разума".
Иван Петрович Павлов выделил три сильных типа нервной системы, соответствующие Гиппократовым холерику, сангвинику и флегматику, и один слабый тип - аналог меланхолику. Основой при делении на типы нервной системы, или темпераменты, Павлов избрал особенности главных нервных процессов - возбуждения и торможения, то есть их силу, уравновешен ность, подвижность.
Холерик легко возбуждается, а процессы торможения при этом отстают. Вот как о холерике пишет Павлов: он "по преимуществу исключительно боевой тип, но не тип повседневной жизни со всеми ее случайностями и требованиями. ... Как сильный он все же способен дисциплинироваться в очень большой мере, улучшая свое сначала недостаточное торможение". И добавляет, что тренировка нервной системы холерика должна проводиться "аккуратно" и постепенно, иначе вместо положительного эффекта возможен срыв, вплоть до развития серьезного заболевания.
Сангвиник - тип сильный, уравновешенный и подвижный. Флегматик - также сильный и уравновешенный, но инертный. "В золотой середине стоят флегматический и сангвинический темпераменты, уравновешенные, а потому здоровые, устойчивые и истинно жизненные нервные типы, как ни различны, даже противоположны представители этих типов по внешнему виду, - отмечает Павлов. - Флегматик - спокойный, всегда ровный труженик жизни. Сангвиник - горячий, очень продуктивный деятель, но лишь тогда, когда у него много интересного дела, т. е. есть постоянное возбуждение. Когда же такого дела нет, он становится скучным, вялым, совершенно как наши собаки-сангвиники, которые в высшей степени оживлены и деловиты, когда обстановка их возбуждает, и сейчас же дремлют и спят, если этих возбуждений нет".
Меланхолик - слабый, "явно тормозимый тип нервной системы. Для меланхолика ... каждое явление жизни становится тормозящим его агентом, он ни во что не верит, ни на что не надеется, во всем видит и ожидает только плохое, опасное".
В 1924 году в русском переводе вышла книга "Строение тела и характер", автор которой - немецкий психиатр Э. Кречмер - утверждал, что особенности личности полностью обусловлены наследственностью - конституцией. Полемизируя с ним, Павлов писал: "У Кречмера нет различий между типом и характером, а это, конечно, грубая ошибка... Мы теперь уже стоим на том, что имеются врожденные качества человека, а с другой стороны - и привитые ему обстоятельством жизни. Если речь идет о врожденных качествах, то это тип нервной системы, а если идет дело о характере, то это будет смесь прирожденных особенностей, влечений с привитыми в течение жизни под влиянием жизненных впечатлений".
Уже Павлов говорил о том, что "чистые" типы встречаются редко, а между ними существует множество промежуточных вариантов. И тем не менее эти ориентиры - "чистые" типы - очевидно, полезны, иначе они вряд ли сохранились бы со времен Гиппократа. Иногда типы нервной системы оказываются почти "чистыми". Яркими представителями холерического темперамента были, например, Иван Грозный и Петр Первый. Многие герои Ф. М. Достоевского - холерики или меланхолики. Это не случайно. Если каждый народ имеет свои преимущественные черты, то у нас это, безусловно - безудержность и неумение вовремя остановиться. "Наша беда, - говорил Павлов, - в том, что русский человек стремится не к свободе, в которой желания умеряются дисциплиной, а к вольнице, игнорирующей всякие тормоза".
Конечно, сие не означает, что все мы такие, но доля таких людей у нас велика. Посмотрите на "представитель ный срез" нашего общества - Государственную Думу, где черты нашего национального характера проявляются исключительно ярко. Когда слушаешь, что происходит на заседаниях Думы, кажется, что это "не политические противники, а заклятые враги... стоит кому-либо заговорить не так, как думаете вы, сразу же предполагаются какие-то грязные мотивы, подкуп и т. д... Рекомендующими чертами считаются не сосредоточенность, а натиск, быстрота, налет". Это не мои слова о том, что мы наблюдаем сегодня, а слова Ивана Петровича Павлова о том, что он видел много десятилетий назад...
"Нарисованная мною характеристика русского ума мрачна, и я сознаю это, горько сознаю, - говорил Павлов, завершая лекцию "О русском уме", прочитанную им в 1918 году. - Картина мрачна, но и то, что переживает Россия, тоже крайне мрачно. А я сказал с самого начала, что мы не можем сказать, что все произошло без нашего участия.
Вы спросите, для чего я читаю эту лекцию, какой в ней толк? Что, я наслаждаюсь несчастьем русского народа? Нет, здесь есть жизненный расчет. Во-первых, это есть долг нашего достоинства осознать то, что есть. А другое вот что... Для будущего нам полезно иметь о себе представление... Вы можете иметь нервную систему с очень слабым развитием тормозного процесса, того, который устанавливает порядок, меру... Но после определенной практики, тренировки на наших глазах идет усовершенствование нервной системы, и очень большое. Значит, невзирая на то, что произошло, все-таки надежды мы терять не должны..."
Четыре типа нервной системы, о которых шла речь, общие для человека и высших животных. И. П. Павлов выделил еще типы, специфические только для человека и связанные с развитием речи - этой второй сигнальной системы. Их три: художественный, мыслительный и средний. У людей художественного типа преобладает первая сигнальная система. У них образное мышление. По выражению Павлова, они "захватывают действитель ность целиком", не дробя ее на части. Второй тип - мыслительный с преобладанием второй сигнальной системы. У него, напротив, очень ярка способность к отвлечению от реальной действительности, стремление анализировать, дробить явления на части и затем обобщать. Третий тип с немного обидным, на первый взгляд, названием "средний" характеризуется уравновешенностью двух сигнальных систем. Именно к нему относятся большинство людей и многие великие ученые и художники. Менделеев не только любил живопись, но и писал о ней, а Пушкин увлекался историческими исследованиями. Я уже не говорю, например, о Бородине, который был и замечательным химиком, и замечательным композитором. И знаменитое яблоко, "подсказавшее" Ньютону один из важнейших законов Вселенной, - тоже художественный образ, родившийся уже после Ньютона.
Kакие житейские выводы можно сделать из того, что у всех нас разные темпераменты, разные характеристики основных нервных процессов? Таких выводов, по меньшей мере, три.
Первый касается наших отношений с окружающими. Надо признавать за другими людьми естественное право быть не такими, как мы.
"Я не разделяю всеобщего заблуждения, состоящего в том, чтобы мерить всех на свой аршин, - читаем мы в "Опытах" Мишеля де Монтеня, трактате, написанном в XVI веке. - Я охотно представляю себе людей, не схожих со мной. И, зная за собой определенные свойства, я не обязываю весь свет к тому же, как это делает каждый; я допускаю и представляю себе тысячи иных образов жизни... Я нисколько не навязываю другому моих взглядов и обычаев и рассматриваю его таким, как он есть... И ничего я так не хотел бы, как чтобы о каждом из нас судили особо и чтобы меня не стригли под общую гребенку". Это - оптимальный способ человеческого общения, но, к сожалению, и несколько столетий спустя он по-прежнему не является преобладающим.
Вывод второй касается отношения каждого из нас к самому себе. Наблюдая за собой и зная сильные и слабые стороны своей нервной системы, мы можем корректировать собственное поведение, совершенствовать нервную систему, но не перенапрягать ее в погоне за тем, чтобы "быть как все". "Природа, наделив каждого из нас особенным характером, тем самым указывает ему естественное направление жизни, и человек может быть спокоен, мудр, добр, счастлив лишь в той степени, в какой он знает свою натуру и сохраняет ей верность", - писал более двухсот лет назад Люк де Клапье Вовенарг (1715-1747), французский писатель, автор таких произведений, как "Введение в познание человеческого разума", "Размышления и максимы".
Одним из самых удивительных примеров следования собственной натуре была жизнь русского мыслителя Андрея Тимофеевича Болотова (1738-1833). В молодости он сделал неплохую карьеру, в 24 года был флигель-адъютан том генерал-полицмейстера Санкт-Петербурга Н. А. Корфа. "Не было дня, в который бы мы с генералом по несколько десятков верст и всегда почти вскачь не объездили... и разов до двух не посетили дворца, и в оном либо обедали, либо ужинали, либо обедать к кому-нибудь из первейших вельмож вместе с государем не ездили, и я всякий раз... измучившись впрах, ... не прежде, как уже перед светом домой возвращался, то вскоре почувствовал всю тягость такой беспокойной и прямо почти собачьей жизни", - так Болотов описывает жизнь, о которой мечтало большинство его сверстников. И далее: "Я, полюбив науки и прилепившись к учености, возненавидел уже давно шумную и беспокойную военную жизнь, и ничего уж так в сердце своем не желал, как удалиться в деревню, посвятив себя мирной и спокойной деревенской жизни, и проводить остальные дни свои посреди книг своих и в сообществе с музами".
Болотов оставил 350000 страниц самых разных текстов! Его интересовали физика и химия, педагогика и философия, экономика, лесоводство и садоводство, архитектура и живопись, медицина. Его избранные сочинения по агрономии, плодоводству, лесоводству, ботанике переизданы Московским обществом испытателей природы в 1952 году. Его мемуары "Жизнь и приключения Андрея Болотова, описанные им самим для своих потомков" впервые были изданы полностью более чем через 30 лет после его кончины. Переизданная в наши дни эта книга читается как самый увлекательный роман. Прожив вдали от "света" до 95-ти лет, он, судя по запискам, ни разу не пожалел об оставленном Петербурге и об "упущенной возможности" принять участие в дворцовом перевороте, возведшем на трон Екатерину Великую, вместе с Григорием Орловым, с которым в молодости вместе служил и был дружен. "Я жил, не завидуя никому и ни в чем не домогался ничего над меру, и того паче с неправдою... И как я старался всегда и всем быть довольным, то и не терпел я ни в чем дальнейшего недостатка, и тем был с сей стороны уже счастлив", - писал он на склоне лет...
В наше время так жили Анна Ахматова, Михаил Пришвин, Борис Пастернак и многие другие, менее известные, но очень хорошие люди. Прошло совсем немного лет, и вдруг стало ясно, что именно они, порой забывавшие "какое, милые, у нас тысячелетье на дворе", были умом, честью и совестью нашего общества. А вовсе не те, кто пытался себя так называть...
И, наконец, третий вывод из того факта,
что все мы разные, кажется мне особенно важным, потому что касается он
воспитания и обучения наших детей. Сажая цветок, мы непременно интересуемся
его "характером", спрашиваем, что он любит: солнце или тень, песок или
глину. Но почему-то в отношении детей мы делаем это далеко не всегда.
"Будь как все. Он может, а ты нет? Вот
я в твоем возрасте!" - не правда ли, знакомые стандартные фразы? А между
тем даже сильную, уравновешенную нервную систему сангвиника нельзя перегружать
безнаказанно. "Всякой силе есть свой предел", - говорил Павлов. Для меланхоликов
же (или людей, близких к этому типу), у которых слабы и возбудительный,
и тормозной процессы, возможны самые тяжелые последствия, если только "счастливые
случайности жизни... не защитят... в трудное время".
А ведь все дети идут в школу, мальчики потом - в армию, где они попадают в одинаковые, иногда крайне трудные условия... "Если учителя, как это обычно у нас делается, просвещают своих многочисленных учеников, преподнося им один и тот же урок и требуя от них одинакового поведения, хотя способности их вовсе не одинаковы, но отличаются и по силе, и по своему характеру, то нет ничего удивительного, что среди огромной толпы детей найдется всего два или три ребенка, которые извлекают настоящую пользу из подобного преподавания", - писал Монтень.
Но ведь то же самое можно сказать и о большинстве сегодняшних средних школ. Хотя, конечно, есть исключения. Иван Петрович Павлов родился в Рязани в семье священника и среднее образование получил в местной духовной семинарии. Вот что он пишет о ней много лет спустя, уже будучи известным ученым: "Вообще, в семинарии того времени (не знаю, что потом) было то, чего так недоставало печальной памяти толстовским гимназиям (и теперешним, кажется, тоже), - возможность следовать индивидуальным умственным влечениям. Можно было быть плохим по одному предмету и выдвигаться по другому - и это не только не угрожало вам какими-либо неприятностями до увольнения включительно, а даже привлекало к вам особое внимание: не талант ли?" Может быть, это и был первый, такой нужный, такой важный шаг в формировании личности будущего великого физиолога.
