Мутации по закону
Породит ли генная инженерия чудовищ, чем отличаются противники ГМО от антипрививочников и почему у нас не так просто заниматься генно-инженерной деятельностью — рассказывает член-корреспондент РАН Александр Кудрявцев, директор Института общей генетики РАН им. Н. И. Вавилова.
— Александр Михайлович, на недавнем заседании Президиума РАН ваше выступление на тему правовых проблем генетического редактирования вызвало большой резонанс. Скажите, неужели у нас в стране действительно нельзя законно заниматься геномным редактированием?
— И да, и нет. Геномное редактирование — это генно-инженерная технология, а такая деятельность у нас в законе обозначена, но имеет очень серьёзные ограничения в применении. Наукой заниматься можно, а вот применять всё это на практике очень сложно.
Закон был принят в далёком 1996 году и потому знает только один вариант генно-модифицированных организмов — трансгенные организмы. Возникает юридический казус: коль скоро генное редактирование — это генно-инженерная технология, а в законе есть только трансгенные организмы, то значит, генно-редактированные организмы — это трансгенные организмы. Но это не всегда так.
— А в чём между ними разница?
— Трансгенные организмы — это такие организмы, которые в своем геноме содержат фрагмент чужеродной ДНК. Например, у нас есть томат, мы берём и вставляем в него фрагмент ДНК какой-нибудь рыбы. У нас выходит трансгенный организм, полученный методами генетической инженерии.
В редактировании тоже работают методы генетической инженерии. Но редактированный организм, в отличие от трансгенного, может не содержать вставок чужеродных ДНК. Там в геном внесены небольшие точечные изменения. И тут возникает парадокс: эти изменения могут быть прицельно созданы человеком в лаборатории, а могут быть результатом случайных мутаций в природе, как часто и происходит. Инструментально мы такие изменения не можем отличить от природных, даже если они сделаны человеком.
Александр Кудрявцев, член-корреспондент РАН, директор Института общей генетики РАН им. Н. И. Вавилова. Фото Наталии Лесковой.
— Звучит, как нечто не очень хорошее…
— Это вызов, который перед нами встаёт. Это плохо с той точки зрения, что могут появиться методики, которые будут использоваться для создания опасных организмом или вирусов. Поэтому, когда мы говорим о генно-инженерных организмах, мы должны понимать, что ряд из них мы не сможем идентифицировать, отредактированы они искусственно или появились «сами по себе», если законодательно не будет прописано, что каждый, кто занимается такими технологиями, должен об этом сообщать. Необходимо добровольное заявление производителя, но для этого должны быть открыты пути легализации таких организмов, чего пока тоже нет.
На Президиуме речь шла именно об этом. Мы предложили сместить акценты с регулирования методов на конечный или промежуточный продукт генно-инженерной деятельности.
— А как это можно сделать?
— Мы знаем, как можно контролировать продукт. Об этом говорил академик Виктор Тутельян. Есть целая система контроля за биологической и экологической безопасностью продуктов, и это тот курс, который даёт нам выход.
Кроме того, нужно разрабатывать новые подходы, создавать базы данных референсных геномов, изначально присутствующих в природе, каталоги генов, которые можно или нельзя редактировать, генов запрещённых токсинов и так далее. Конечно, методы проще контролировать, чем продукт, но старые подходы не будут сейчас работать.
— Насколько я понимаю, Президиум вас поддержал, и его резолюция гласит, что эти идеи нужно осуществить.
— Да, практически единогласно мы были поддержаны. Дело в том, что перед этим прошёл президентский Совет по генетическим технологиям, и там эта мысль тоже прозвучала. Президент сказал, что нужно так менять законодательство, чтобы эти инновации шли в практику. Надо помнить: помимо того, что такие технологии — это вызовы и риски, это ещё и огромный прорыв и достижение. Скажем, появится новое средство от рака, более эффективное, чем все предыдущие. Безусловно, оно появится, но оно будет результатом генно-инженерной деятельности.
— Почему?
— Сегодня мы понимаем, что рак — это генетическое заболевание, результат спонтанных поломок, мутаций в нашем генетическом аппарате. А раз так, то и регулировать эти процессы надо на уровне генетических технологий, и другого пути тут просто нет.
Уже сейчас мы видим, что появляются мРНК-вакцины на основе генетических технологий. В современных условиях необходимо создавать вакцины очень быстро, а возможно это только генно-инженерными методами. Это касается и противовирусных препаратов. Скажем, произошла вспышка какой-то ОРВИ. Методами генетических технологий можно очень быстро, в считанные дни создать эффективное и безопасное противовирусное средство, способное вовремя остановить эпидемию. Страна, которая создаст эти технологии первой, будет иметь огромное преимущество. А пока наша законодательная система мешает такому развитию, есть опасность существенного отставания, чего допустить не хотелось бы.
При этом надо сказать, наши учёные не очень охотно занимаются генной инженерией, потому что с этими результатами они не могут никуда пробиться.
— Почему так? Мешает общественное мнение, настроенное против таких технологий?
— Да, причина тому — отсутствие «разрешительной» законодательной базы плюс общественное мнение. Люди запуганы, в том числе, средствами массовой информации, когда рассказываются какие-то недостоверные сказки — вы станете мутантами, у вас вырастут рога…
Генно-инженерная деятельность может быть опасна, как и любая деятельность вообще, но не надо выдумывать кошмары о том, что завтра по улицам побегут монстры, кровожадные и беспощадные.
— Александр Михайлович, сегодня можно зайти в любой магазин и увидеть на пачках с продуктами надписи «Без ГМО». Люди предпочитают брать именно их, уверенные, что уберегут себя от какого-то вреда. Как вы думаете, почему такое отношение к ГМО?
— Здесь рациональное и иррациональное объяснение. Рациональное объяснение состоит в том, что, занимаясь генно-инженерной деятельностью, мы действительно переходим трансвидовой барьер. Исторически мы привыкли, что все растения и животные обладают набором свойств, за которые не могут выйти. Скажем, пшеница никогда не была ядовитой, и как с ней ни работой традиционными методами селекции, она ядовитой никогда не будет. Методами генетической инженерии можно создать ядовитую пшеницу, и, условно говоря, если появится какой-то злодей, это может произойти.
— Но, насколько я знаю, методами генетической инженерии пшеницу сделали не ядовитой, а засухоустойчивой.
— Такие работы есть. Ядовитая пшеница тоже есть, но она появляется не в результате чьего-то злого умысла, а потому что её заражает ядовитый гриб, и в истории зафиксированы случаи массового отравления людей хлебом из зерна, заражённого спорыньей или фузариозом. Это как раз природные процессы, которые довольно часто приводят к различным для нас неприятностям.
А иррациональное объяснение — взгляд в обществе на любой мутагенез связан со страхом. Я и сам в детстве читал пугающие фантастические романы о будущем после ядерной войны, когда возникают различные необратимые мутации, рождаются монстры, которые всех уничтожают. Этот взгляд перенёсся на генную инженерию. Многие уверены: если мы начнем делать эти мутации искусственно, то, не дай бог, создадим что-то ужасное.
— А разве такое невозможно?
— Возможно, но, конечно, не сейчас. В не столь отдалённом будущем у нас появится синтетическая биология, тогда, вполне вероятно, будут делать универсальных солдат или боевых комаров. Всё это будет технологически возможно, но человек всегда идёт по лезвию выбора, и всё развитие цивилизации создаёт как опасности, так и новые возможности.
— Значит, наша задача — выдержать баланс и не упасть с этого лезвия в бездну самоуничтожения?
— Да, совершенно верно. Я всей душой не поддерживаю тот факт, что человечество развивало ядерное оружие. Но я понимаю: не будь у нас ядерного щита, вспыхнула бы Третья мировая с вполне понятным исходом. Иногда страна вынуждена участвовать в гонке технологий. Сейчас как раз такой момент. Генетические технологии — это тот самый край науки, без чего страна не сможет дальше существовать независимо и самостоятельно.
— Как вы думаете, то, что люди боятся генетических технологий и вакцинации, — это нечто общее?
— Думаю, не совсем. Движение антипрививочников — это ведь не что-то однородное, там много разных идей и мнений. Одни, действительно, считают, что вакцина внедрится в нашу ДНК и мы станем мутантами, другие боятся прививаться, потому что вакцина не проверена, третьи — потому что это медицинское насилие, четвёртые — потому что не верят в ковид и так далее.
— Давайте про тех, кто боится генно-инженерных продуктов. Они испытывают страх сродни страху перед ГМО и вообще генными технологиями?
— Да, наверное. С одной стороны, они не боятся употреблять в пищу генно-модифицированную сою, которая сейчас есть во многих продуктах, а с другой — боятся вводить в организм вакцину, которая, действительно, тоже является продуктом генно-инженерной деятельности. Когда спрашиваешь, почему вы этого боитесь, выясняется, что человек просто не понимает механизма вакцинации. Как правило, мы боимся того, чего не понимаем.
— Александр Михайлович, но ведь мы по сути своей все мутанты. Мутации происходят в природе постоянно, и это нормальный, естественный процесс. И далеко не всегда природные мутации только «хорошие».
— Именно так. Любой ребёнок отличается от своих родителей, как минимум, тридцатью мутациями генома. Не идентичны даже однояйцевые близнецы. Очень часто эти мутации затрагивают функциональные участки генов, и тогда возникают генетические болезни. Если мы говорим о лекарствах, созданных генно-инженерными методами, то сейчас люди учатся их использовать для лечения таких проблем, ранее совершенно неизлечимых.
— Знаю, такое генетическое заболевание, как гемофилия, уже научились лечить с помощью подобных методов.
— Да, уже появились лекарства при гемофилии, спинально-мышечной атрофии, других заболеваний. Пока что это очень дорого, но технологии развиваются и становятся всё доступнее. Настанет день, когда всё это будет излечимо для всех нуждающихся. Это неизбежный путь развития человечества, и нужно не бояться, не отвергать его, а принимать определенные меры государственного контроля и правовой регуляции.
Это огромные растущие рынки и сферы услуг общим объёмом в сотни миллиардов долларов. Человечество идёт по этому пути, с нами или без нас. На Президиуме прозвучало выступление Максима Дмитриевича Басова, генерального директора нашей крупнейшей агропромышленной компании РусАгро. Не все обратили внимание, что, помимо всего прочего, он сказал: «Мы надеемся, что нам разрешат использовать все эти технологии. А если не разрешат, мы будем делать это за рубежом».
— Опасная тенденция...
— Пока что мы наблюдаем парадоксальную ситуацию: западные производители могут выращивать генно-инженерную продукцию, мы — нет. Эту продукцию они поставляют нам, и мы используем её для производства кормов и еды. Мы хотим развивать эти технологии в своей стране. Но если мы не станем этого делать, их будут развивать другие — там, где это разрешено.
