Прошло пять лет с начала рыночных реформ и почти десять - с провозглашения "перестройки". Результаты радуют пока немногих. "Мы идем, нас ведут, нам не хочется, до рассвета еще далеко..." Эти нехитрые слова старой туристской песни невольно приходят на ум, когда представляешь себе настроение большинства людей, не очень-то вникающих в смысл того поистине исторического процесса, который на самом деле переживает наша страна. А задуматься все же стоит.
Действительно, откуда мы идем, куда нас хотят привести? Из светлой социалистической мечты в проклятый капитализм, в это царство анархии и эксплуатации человека человеком? Или из тоталитарного государства с централизованно-управляемой экономикой в современную рыночную с демократической системой власти? И что такое современная рыночная экономика, особенно с эпитетом "цивилизованная"? Почему создание этой цивилизованной рыночной экономики идет у нас так трудно - по принципу "хотели как лучше, а получилось как всегда"? Какой исторический рок тяготеет над нашей страной, богатой и ресурсами, и народными талантами, препятствуя ей на протяжении веков сравняться в своем развитии с преуспевающими странами Запада, а сегодня - и с некоторыми странами Юго-Восточной Азии? Наконец, могли бы мы, оставаясь в привычных рамках социалистической собственности и планового хозяйства, если не перегнать, то хотя бы догнать экономику этих стран, убегающих в неведомый постиндустриальный век?
Все эти вопросы так или иначе затрагиваются в недавно вышедших книгах известного российского экономиста и политического деятеля Е. Гайдара - "Государство и эволюция" и "Аномалии экономического роста". В 1992 году именно Гайдар, возглавив правительство реформаторов, начал проводить рыночные реформы в России. Сдвинуть дело с мертвой точки удалось, "процесс пошел", но многое и не удалось. Более того, "процесс пошел" зачастую не так, как того хотелось честным реформаторам.
Не случайно поэтому, что именно Гайдар - экономист и политик, уступив место Гайдару-исследователю (ныне он возглавляет Институт экономических проблем переходного периода), понял, как нужен для думающего читателя анализ не только сиюминутных процессов и явлений, происходящих в стране, а анализ с позиций культурно-исторических - цивилизационных. Автор предполагает исследование таких общественных явлений, которые издревле определяли особенности и парадоксы российского способа существования, получившего еще у Маркса определение "азиатского способа производства".
Первая из упомянутых книг - "Государство и эволюция" - рассматривает исторические и культурные корни отставания России от развитых капиталистических стран. Во второй автор стремится ответить на другой вопрос: почему социалистический рывок, социалистическая индустриализация не сумели это отставание преодолеть? Более того, почему они закончились крахом всей системы социализма? В этой второй книге читатель сталкивается с анализом, основанным на сопоставлениях развития и особенностей разных стран. Сопоставления нужны автору для того, чтобы вскрыть общие закономерности экономического роста и модернизации, позволившие одним странам подойти к постиндустриальной стадии, а другим, оказавшимся не в ладах с общими закономерностями роста, застрять где-то на пути к ней либо впасть в глубокий структурный кризис.
Я не собираюсь пересказывать содержание этих книг. Цель статьи - попытаться вместе с читателем поразмышлять над некоторыми важнейшими проблемами, в них затронутыми.
Запад и Восток в исторической судьбе России
"В России сегодня делается не политика, а история, реализуется исторический выбор, который определяет жизнь нашу и новых поколений". Такими торжественными словами Е. Гайдар начинает свою книгу "Государство и эволюция". И с этой мыслью нельзя не согласиться. Выбор, по мнению автора, в значительной мере определяет то, каким в складывающейся экономической системе будет государство и какую роль оно должно играть в этой системе. А если конкретнее, то в какой мере удастся преодолеть тяжелое историческое наследие России, где государство и его бюрократические структуры, чиновничество, доминируя, всегда придавливали, сдерживали те поистине живительные силы, которые проявляются со свободой частной собственности и предпринимательства, с развитием гражданского общества, самодеятельности и самоуправления. Ведь именно в этом пункте разошлись исторические пути развития России и Запада.
Почему произошло так, а не иначе? Ответ на вопрос находится в особенностях исторического развития России, в том влиянии, которое в силу географического положения оказывали на нее Азия и Европа, восточная и европейская цивилизации. И хотя в исторической литературе о российском "евразийстве" написано много, но в данном случае такая "историческая подсветка" помогает лучше понять то, что происходит с реформами в сегодняшней России и что им мешает. К тому же не следует упускать из виду, что старое противостояние "западников" и "славянофилов" сегодня возрождается в новом виде.
Как отмечают авторы одного из социологических опросов, проведенного среди интеллигенции, "общий негативизм и восприятие происходящего как "катастрофы", как правило, хотя и не всегда, сочетаются с утверждениями о "собственном пути" России... Нередко они сочетаются и с утверждениями о "врожденном", "извечном" коллективизме русского народа и о неприятии им "западного капитализма"..., а также с трактовкой особенностей сложившегося в России экономического и социалистического уклада - как дореволюционного, так и советского - не как стадиальной особенности или "зигзага" развития, а как особенности типологической. Сюда же примыкают идеи "державности" - приоритета и доминирующей роли государства". (Л. В. Бабаева, П. А. Резниченко. "Интеллектуальная элита: между идеологией и здравым смыслом". "Общество и экономика" № 11-12, 1996 год.)
Е. Гайдар не разделяет этой точки зрения. Но для начала остановимся на самом понятии - "цивилизация". Оно очень широкое и в силу своей объемности не всегда однозначное. Общепринятое определение таково: цивилизация - это исторически данная культурная общность людей, которых связывают язык, религия, традиции, социально-экономические институты, их собственная самоидентификация. Человеческая история - это история цивилизации, и, как пишет американский политолог П. Хантингтон, "невозможно представить себе развитие человечества в других понятиях".
Разные ученые насчитывают разное количество цивилизаций, некогда существовавших и существующих сегодня в мире. Так, английский историк А. Тойнби выделял 21 цивилизацию. По мнению того же Хантингтона, их меньше, в истории, полагает он, сменялись поколения цивилизаций: "от древней шумерской и египетской через классическую и мезоамериканскую к христианской и испанской, а также через последовательные проявления китайской и индийской цивилизаций". Поэтому старое и привычное понятие "восточная цивилизация" на самом деле объединяет множество цивилизаций.
Гайдар, не претендуя на попытку описать "в сколь угодно схематичном виде" всемирно-исторический процесс, фактически выбирает только один элемент, по которому идет сравнение Запада и Востока. Это отношение между собственностью и властью. Но именно эта связка - "собственность - власть" как раз и позволила выделить тот стержневой фактор, который развел экономическое развитие России и Запада и который лежал в основе всех попыток реформирования экономики России - и в средние века, и в новые времена, и сегодня.
Итак, что же характерно для так называемой восточной цивилизации? Единство, почти что срастание власти и собственности. А это влечет за собой отсутствие или максимальное ограничение частной собственности, гражданских прав, полное подчинение общества и всех сфер его жизни - от экономической до культурной - государственной власти. Основу этого типа цивилизации составляет государственная собственность и базирующееся на ней всевластие высшей государственной бюрократии.
Применяя современный термин "приватизация" к истории отношений собственности и власти, существовавших во времена Ивана Грозного, Петра I, в XIX столетии, в советские времена и даже в начале перестройки, Гайдар приходит к выводу, что восточная цивилизация знала один тип приватизации - чиновничий, бюрократический, номенклатурный. Передел собственности в пользу бюрократии - вовсе не выдумка перестроечных времен. Такой передел шел на протяжении веков и идет вместе со сменой правителей и приближенного к ним привилегированного и в то же время служилого слоя.
И в начале перестроечного периода (1989-1991 годы) приватизация, тогда еще в СССР, осуществлялась именно на такой основе. "Номенклатурная приватизация, - пишет автор, - развивалась по классическому при "азиатском способе производства" сценарию: приватизация как тихое разграбление сатрапами своих сатрапий... Реально - по способам распоряжения собственностью, извлечения доходов и т. д. - номенклатурой была приватизирована практически вся сфера хозяйства".
Западная цивилизация "отпочковалась от обществ восточного типа во второй трети I тысячелетия до н. э. в Греции" и, возникшая как "греческое чудо", с самого начала ознаменовалась тем, что разорвала связь между властью и собственностью. Главная ее черта - возникновение развитой системы частной собственности, становящейся все более независимой от государства, которое в свою очередь превращалось в инструмент защиты интересов общества. "Власть и собственность дифференцируются, расходятся, теряют свою неразрывность. Освященная традицией собственность уже не конфискуется по произволу. Да и бурное развитие сферы частно-предпринимательской деятельности, в первую очередь торговли, дает иные, чем близость к власти, источники обогащения", - пишет автор.
Отсюда и два типа развития, которые мы наблюдаем сегодня: "На Востоке реализуется ригидность (негибкость) и жесткость системы, которая кроваво ломается и восстанавливается в прежнем виде. На Западе - рост на базе традиций, рост, снимающий противоречия, позволяющий суммировать и материальные, и духовные итоги жизни предыдущих поколений".
Столкновение двух типов цивилизаций на бескрайних евроазиатских просторах России предопределило всю сложность исторического ее развития. Вместе с укреплением ее как государства шло усиление центральной власти, свободный дух городов подавлялся, закабалялось крестьянство, институт частной собственности хирел и уродовался. Происходило сращивание собственности и власти, что мешало развитию страны и свободе предпринимательства. Итог - колоссальное отставание от Запада и в то же время желание (все же одной ногой - в Европе!) догнать этот неуловимый Запад.
В России возникла типичная ситуация "догоняющей цивилизации". Из истории страны нам известны исключительные усилия решить проблему "догнать!" одним махом, опираясь на мощь государства. Как пишет Гайдар, "пришпорить" покорное общество, не меняя при этом государственных институтов, то есть его социально-экономического устройства. Таковы реформы Петра I. Страна в своем развитии, конечно же, продвигалась вперед, но ценой колоссальных издержек: обнищания народа, голода, углубления разрыва между основной массой населения и верхами общества.
И снова начиналась пробуксовка. Хотя элементы западной цивилизации уже не могли не оказывать своего влияния, рождая на каждом историческом этапе своих реформаторов, подталкивая страну к изменению своего социально-экономического устройства, к ограничению всевластия государства, к становлению полноценного института частной собственности и рыночного хозяйствования.
Азиатская тенденция в развитии российского общества и становлении ее государственности оказалась особенно мощной. Многие нынешние наши "государственники" склонны преувеличивать ее роль. Они считают, будто только эта тенденция и обусловливает специфику российской модели развития, а следовательно, должна быть закреплена и в "особой" роли государства при ее переходе к рыночной экономике. Больше того, исходя из этого преувеличения, они склонны идеализировать ее элементы - особую роль государства в развитии производства, роль общин, коллективизма, артельности и так далее.
На деле же развитие России скорее шло через преодоление, постепенное разрушение или ослабление элементов азиатчины под влиянием действия другой - рыночной, реформистской тенденции, которая расчищала путь капиталистическому развитию России, быстрому росту производительных сил. Ее воздействие особенно усилилось с отменой крепостного права. При всех ограничениях крестьянской реформы 1861 года, при всей неготовности самого крестьянства использовать полученную свободу для освоения новых форм хозяйствования, она тем не менее дала толчок постепенному разложению крестьянской общины, на которую так любят ссылаться нынешние сторонники "особого пути" развития России.
Но ведь именно молодой Ленин написал глубокое исследование о разложении общины и развитии капитализма в России, которое вряд ли утеряло свое значение (хотя сегодня и изменились оценки его революционной теории, возродившей в конце концов подлинную азиатчину в характере российской государственности вместо осуществления коммунистических идеалов).
В свое время Сергей Юльевич Витте, один из видных реформаторов российской экономики начала ХХ столетия, писал: "Общинное владение есть стадия только известного момента жития народов, с развитием культуры и государственности оно неизбежно должно переходить в индивидуализм - в индивидуальную собственность, если же этот процесс задерживается и в особенности искусственно, как это было у нас, то народ и государство хиреют. Теперешняя жизнь народов вся основана на индивидуализме, все народные отправления, его психика основаны на индивидуализме. Соответственно ему сконструировалось государство. "Я" организует и двигает все".
После 1861 года Россия переживала исторически важный период, период перехода к капитализму. Он совершался при активном содействии наиболее прогрессивных реформаторских сил, стремившихся не только перестроить систему государственной власти на новых демократических началах, но и использовать государственное вмешательство для хозяйственного развития страны. Чем это было вызвано? "Отрыжкой" восточной традиции, укорененной в российской жизни, или требованиями переходного периода? Думаю, последним. В этот период именно государство играет активную роль в создании законодательных институтов рыночной экономики. Выражаясь современным языком, оно осуществляло активную индустриальную политику, или политику экономического роста, используя все инструменты рыночного регулирования.
Столыпинские реформы дали мощный импульс внедрению рыночных отношений в сельское хозяйство, росту его производительности и товарности. Бюджетная политика И. Вышеградского и сменившего его С. Витте наряду с оздоровлением бюджета была направлена на помощь развитию национальной промышленности. Откровенный государственный протекционизм тогда же сопровождался активным привлечением иностранного капитала. Особенно велика была роль государства в создании инфраструктуры, в частности в строительстве железных дорог. Все говорит за то, что западная тенденция развития в этот период набирала силу, подрывая главную цитадель российской азиатчины - ее государственное устройство.
Однако история распорядилась иначе.
Революция, вобравшая в себя все противоречия страны, обостренные бессмысленной войной и ростом народного недовольства, прервала этот путь развития. По мнению Гайдара, в России вновь произошло лобовое столкновение двух цивилизационных тенденций - европейской и азиатской, которое и породило невиданный прежде разлом в жизни страны. "В трещину этого противоречия, - пишет Гайдар, - свалилась царская, а затем коммунистическая империя. Над этой трещиной мы и сегодня строим здание новой России".
Вновь возникла система, основанная на сращивании собственности и государства, на власти чиновничества и номенклатуры. И вот ведь какой исторический парадокс! Родившись в недрах западной цивилизации, марксизм в ней не укрепился и, главное, не воплотился в жизнь. Другие идеологии оказали решающее влияние на ее развитие: "Два мыслителя сыграли выдающуюся роль в отражении революционного вызова Маркса - Эд. Бернштейн и лорд Дж. М. Кейнс", - пишет Гайдар.
И это тоже тема для размышлений. Запад оставил марксизм для дальнейших дискуссий, как одну из тех теоретических систем, которые всегда существуют при изучении, обсуждении и даже развитии. А прижился марксизм - с его отвержением всех ценностей рыночной экономики, частной собственности и культом государства, с его коммунистической утопией - именно в отсталых странах с цивилизациями азиатского типа. Как отмечает уже упоминавшийся американский исследователь Хантингтон, "Ленин, Мао и Хо приспособили марксизм к своим целям и использовали его для того, чтобы бросить вызов западной силе, мобилизовать народы, утвердить национальную идентичность и автономию своих стран в противовес Западу".
Исторические особенности развития России помогают понять и особенности российского менталитета в его отношении к государству. Наш менталитет формировался веками, а прошедшие десятилетия строительства государственного социализма закрепили, прямо скажем, не лучшие его стороны. Но это означает, что происходящая в наши дни трансформация тоталитарного государства в государство, соответствующее современной рыночной экономике, - проблема не только сегодняшнего дня. Для России - это проблема вековая. Коммунистический тоталитаризм (а за этим определением - диктатура власти одной партии, планирование всей экономики из центра и устранение всех элементов рыночного распределения ресурсов) лишь придал наиболее завершенную форму восточной тенденции в развитии российского общества. Она исстари существовала и сталкивалась с тенденцией западного типа, которая медленно, но все-таки приближала Россию к рынку, к ограничению государственного произвола, к появлению ростков гражданского общества, правового государства и капитализма.
Борьба двух тенденций привела к тому, что и в сознании граждан укоренилось глубоко противоречивое отношение к государству: с одной стороны, держаться от него подальше (в том числе - и от его налоговых органов) и в то же время уповать на милости государства. Это обстоятельство, а не только 70-летняя история планового социалистического государства, обусловливает огромные трудности перестройки нашей страны и самой формы государственной власти. Из организации, стоящей над обществом и в то же время одаривающей общество своими милостями, начиная от капиталовложений для предприятий и кончая социальными трансфертами населению, государству предстоит превратиться в организацию, которая служит обществу, имеет при этом весьма ограниченный круг обязанностей, которые общество добровольно государству передает, снабжая (в виде налогов) соответствующими ресурсами для их перераспределения.
Вся проблема в том, как, наконец, придти к такому типу государства.
(Окончание следует.)
