"Пришёл Сын Человеческий ... любит есть и пить вино, друг мытарям и грешникам".
Радость жизни в христианстве тоже есть.

Интересно, откуда возникла увлечённость иконами у научной братии в 60 - 70-е годы? Кажется, волна эта поднялась аккурат после хрущёвской компании гонений на религию.

"... Темой проповеди была великая заслуга Христа, который пожертвовал собой, дабы спасти избранных от ужасов ада. У проповедника был певучий, как флейта голос и лёгкий иностранный акцент; лицо у него было красивое, бесстрастно-бледное, но глаза горели, а движения руки - выразительны. Он был в совершенном восторге от себя. Он не уберёг нас ни от одного из ужасов ада. Боль и отчаяние, какие только мы способны встретить в жизни или даже вообразить, каждое мучение, какое мы когда-либо испытывали или могли себе представить или же вычитать из книг, - не шли не в какое сравнение с единым мигом беспросветных адских мучений. И всё в таком же роде. На какое-то время поток его речи увлёк меня, но затем на смену пришло удивление и даже презрение. Словно вернулось моё представление о боге, который крутит огненное колесо, чтобы напугать десятилетних детей.
... Неужели этот актёр верит хоть одному слову из всех ужасов, которые он изливает на нас? Неужели кто-то способен это принять? А если нет, зачем он так старается? И какя может быть отгадка явному удовольствию, которое испытывают верующие вокруг меня? Что их привлекает?
... Меня охватил неподдельный страх перед христианством. Это была не шутка, здесь не было ничего забавного... Напротив - устрашающе. Всё это представилось мне неприемлимой стороной человеческого бытия. Нас, целый приход, оставили распростёртыми на полу, и никто из нас на посмел поднять голос протеста против угроз, которые обрушивал на наши головы этот субъект. Большинство из нас странным образом находило удовольствие в этой дребедени."
Герберт Уэллс, "Опыт автобиографии" (НиЖ №3-1996).
И там же:
"Проблема личного бессмертия занимала меня больше, чем стремление выйти в преуспевающие приказчики. Конечно, оказаться без работы и шататься по набережной Темзы было ужасно, но перспектива остаться бесприютным где-то в мировом пространстве пугала куда сильнее."