"Это было обидно. Максим был, конечно, странной личностью, но  себя  он  не
щадил и всегда всем хотел добра - не по капризу какому-нибудь, а по самому
глубокому  убеждению.  Конечно,   сорок   миллионов   людей,   одураченных
излучением, никаких перемен не хотели, но ведь  они  были  одурачены,  это
было несправедливо...
    - Не могу с вами согласиться, -  холодно  сказал  Максим.  -  Совесть
своей болью ставит задачи, разум - выполняет. Совесть задает идеалы, разум
ищет к ним дороги. Это и есть функция разума - искать дороги. Без  совести
разум работает только на себя, а значит -  в  холостую.  Что  же  касается
противоречий  моих   стремлений   со   стремлениями   масс...   Существует
определенный идеал: человек должен быть свободен духовно  и  физически.  В
этом мире массы еще не сознают этого идеала, и дорога к нему  тяжелая.  Но
когда-то нужно начинать. Именно  люди  с  обостренной  совестью  и  должны
будоражить массы, не давать им заснуть в скотском состоянии, поднимать  их
на борьбу с угнетением. Даже если массы не чувствуют этого угнетения.
    - Верно, - с  неожиданной  легкостью  согласился  Колдун.  -  Совесть
действительно задает идеалы. Но идеалы потому и называются  идеалами,  что
находятся в разительном несоответствии  с  действительностью.  И  поэтому,
когда за работу принимается разум, холодный, спокойный разум, он  начинает
искать средства достижения идеалов, и оказывается,  что  средства  эти  не
лезут  в  рамки  идеалов,  и  рамки  нужно  расширить,  а  совесть  слегка
подрастянуть,  подправить,  приспособить...  Я  ведь  только  это  и  хочу
сказать, только  это  вам  и  повторяю:  не  следует  нянчиться  со  своей
совестью,  надо  почаще   подставлять   ее   пыльному   сквознячку   новой
действительности  и  не  бояться  появления  на  ней  пятнышек  и   грубой
корочки... Впрочем, вы и сами это понимаете. Вы просто  еще  не  научились
называть вещи своими именами. Но вы и этому научитесь.  Вот  ваша  совесть
провозгласила задачу: свергнуть  тиранию  этих  Неизвестных  Отцов.  Разум
прикинул, что к чему, и подал совет: поскольку  изнутри  тиранию  взорвать
невозможно, ударим  по  ней  снаружи,  бросим  на  нее  варваров...  пусть
лесовики будут растоптаны, пусть русло Голубой  Змеи  запрудится  трупами,
пусть начнется большая война, которая, может  быть  приведет  к  свержению
тиранов, - все для  благородного  идеала.  Ну  что  же,  сказала  совесть,
поморщившись, придется мне слегка огрубеть ради великого дела...
    - Массаракш... - прошипел Максим, красный и злой, каким Гай не  видел
его никогда. - Да, массаракш! Да! Все именно так, как вы говорите!  А  что
еще остается делать? За Голубой Змеей сорок миллионов человек превращены в
ходячие деревяшки. Сорок миллионов рабов...
    - Правильно, правильно, - сказал Колдун. - Другое дело,  что  сам  по
себе план неудачен: варвары разобьются о башни и откатятся, а бедные  наши
разведчики, в общем, ни на что серьезное не способны."

Вера Холодная, 30.09.2015 14:41:00 :
Так какая у нас нонеча эпоха на дворе?

Если есть пустота, то человек будет кидаться ко всему, что, как ему будет казаться, может заполнить её.
Повторюсь, кто-то сказал из великих, что люди грешны в той мере, в какой несчастны. Многое (если не всё) идёт из семьи.
"Общество как таковое не существует. Есть лишь индивидуальности - мужчины и женщины, и ещё - семьи". М.Тэтчер.

Василий, перед тем, чтобы что-то делать надо понимать ситуацию. Здесь предлагается осмыслить - (часть статьи)
Последняя статья С. П. Капицы. Статья слишком хороша, чтобы о ней забывать. Ответы на многие вопросы современности. http://starwalker62as.livejournal.com/250621.html
СЕРГЕЙ КАПИЦА: ИСТОРИЯ ДЕСЯТИ МИЛЛИАРДОВ.
"...Распалась связь времен
На уроках истории многие школьники недоумевают: почему исторические периоды становятся со временем короче и короче? Верхний палеолит продолжался около миллиона лет, а на всю остальную человеческую историю осталось всего полмиллиона. Средние века – тысяча лет, остается всего пятьсот. От верхнего палеолита до средневековья история, похоже, ускорилась в тысячу раз.
Это явление хорошо известно историкам и философам. Историческая периодизация следует не астрономическому времени, текущему равномерно и независимо от человеческой истории, а собственному времени системы. Собственное же время следует той же зависимости, что и потребление энергии или прирост населения: оно течет тем быстрее, чем выше сложность нашей системы, то есть чем больше людей живет на Земле.
Когда я начинал эту работу, то не предполагал, что из моей модели логически следует периодизация истории от палеолита до наших дней. Если считать, что история измеряется не оборотами Земли вокруг Солнца, а прожитыми человеческими жизнями, укорачивающиеся исторические периоды мгновенно получают объяснение. Палеолит длился миллион лет, но численность наших предков составляла тогда всего около ста тысяч – получается, что общее число живших в палеолите людей составляет около десяти миллиардов. Ровно такое же число людей прошло по земле и за тысячу лет средневековья (численность человечества – несколько сотен миллионов), и за сто двадцать пять лет новейшей истории.
Таким образом, наша демографическая модель нарезает всю историю человечества на одинаковые (не по длительности, а по содержательности) куски, на протяжении каждого из которых жило около десяти миллиардов человек. Самое удивительное, что именно такая периодизация существовала в истории и палеонтологии задолго до появления глобальных демографических моделей. Все же гуманитариям, при всех их проблемах с математикой, нельзя отказать в интуиции.
Сейчас десять миллиардов людей проходят по земле всего за полстолетия. Это значит, что «историческая эпоха» сжалась до одного поколения. Не замечать этого уже невозможно. Сегодняшние подростки не понимают, о чем это пела тридцать лет назад Алла Пугачева: «…и переждать не сможешь ты трех человек у автомата» – какого автомата? Зачем ждать? Сталин, Ленин, Бонапарт, Навуходоносор – для них это то, что в грамматике называется «плюсквамперфект» – давно прошедшее время. Сейчас модно сетовать на разрыв связи поколений, на умирание традиций – но, возможно, это естественное следствие ускорения истории. Если каждое поколение живет в собственной эпохе, наследие предыдущих эпох ему может просто не пригодиться.
Начало нового
Сжатие исторического времени сейчас дошло до своего предела, оно ограничено эффективной продолжительностью поколения – около сорока пяти лет. Это значит, что не может продолжаться гиперболический рост численности людей – основной закон роста просто обязан измениться. И он уже меняется. Согласно формуле, сегодня нас должно быть около десяти миллиардов. А нас всего семь: три миллиарда – это немалая разница, которую можно измерить и истолковать. На наших глазах происходит демографический переход – перелом от безудержного роста населения к какому-то другому способу прогресса.
Многим почему-то нравится видеть в этом признаки надвигающейся катастрофы. Но катастрофа тут скорее в умах людей, чем в действительности. Физик назвал бы происходящее фазовым переходом: вы ставите кастрюлю с водой на огонь, и долгое время ничего не происходит, лишь поднимаются одинокие пузыри. А потом вдруг все вскипает. Вот так и человечество: медленно идет накопление внутренней энергии, а потом все приобретает новый вид.
Хороший образ – сплав леса по горным рекам. Многие реки у нас мелководные, поэтому поступают так: строят небольшую плотину, накапливают определенное количество бревен, а потом внезапно открывают шлюзы. И по реке бежит волна, которая несет на себе стволы – она бежит быстрее, чем течение самой реки. Самое страшное место здесь – это сам переход, где дым коромыслом, где плавное течение вверху и внизу разделено участком хаотического движения. Это и есть то, что происходит сейчас.
Примерно в 1995 году человечество прошло через максимум скорости роста, когда нарождалось восемьдесят миллионов человек в год. С тех пор рост успел заметно уменьшиться. Демографический переход – это переход от режима роста к стабилизации населения на уровне не более десяти миллиардов. Прогресс, естественно, будет продолжаться, но пойдет в другом темпе и на другом уровне.
Я думаю, что многие беды, которые мы переживаем, – и финансовый кризис, и моральный кризис, и неустроенность жизни – это стрессовое, неравновесное состояние, связанное с внезапностью наступления этого переходного периода. В каком-то смысле мы попали в самое пекло. Мы привыкли, что неудержимый рост – это наш закон жизни. Наша мораль, общественные установления, ценности были приспособлены к тому режиму развития, который был неизменен на протяжении истории, а сейчас меняется.
Причем меняется очень быстро. И статистические данные, и математическая модель указывают, что ширина перехода составляет меньше ста лет. Это при том, что он происходит неодновременно в разных странах. Когда Освальд Шпенглер писал о «Закате Европы», он, возможно, имел в виду первые признаки процесса: само понятие «демографического перехода» было впервые сформулировано демографом Ландри на примере Франции. Но сейчас процесс затрагивает уже и менее развитые страны: практически остановился прирост населения России, стабилизируется население Китая. Возможно, прообразы будущего мира следует искать в регионах, которые первыми вошли в область перехода, – например, в Скандинавии.
Любопытно, что в ходе «демографического перехода» отстающие страны быстро догоняют тех, кто встал на этот путь раньше. У пионеров – Франции и Швеции – процесс стабилизации населения занял полтора столетия, а пик пришелся на рубеж XIX и XX веков. А например, в Коста-Рике или Шри-Ланке, прошедших пик скорости роста в восьмидесятых, весь переход занимает несколько десятилетий. Чем позднее страна вступает в фазу стабилизации, тем острее она проходит. Россия в этом смысле тяготеет скорее к странам Европы – пик скорости прироста у нас остался позади еще в тридцатых, – а потому может рассчитывать на более мягкий сценарий перехода.
Разумеется, есть основания опасаться этой неравномерности процесса в разных странах, которая может приводить к резкому перераспределению богатства и влияния. Одна из популярных страшилок – «исламизация». Но исламизация приходит и уходит, как не раз уже в истории приходили и уходили религиозные системы. Закон роста народонаселения не изменили ни крестовые походы, ни завоевания Александра Македонского. Так же непреложно законы будут действовать и в период демографического перехода. Я не могу гарантировать, что все произойдет мирно, но и не думаю, что процесс будет уж очень драматичным. Возможно, это просто мой оптимизм против пессимизма других. Пессимизм всегда был гораздо более модным течением, но я скорее оптимист. Мой друг Жорес Алферов говорит, что тут остались одни оптимисты, потому что пессимисты уехали.

Меня нередко спрашивают о рецептах – они привыкли спрашивать, но я не готов отвечать. Я не могу предложить готовые ответы, чтобы изобразить из себя пророка. Я не пророк, я только учусь. История – как погода. У природы нет плохой погоды. Мы живем при таких-то обстоятельствах, и надо принимать и понимать эти обстоятельства. Мне кажется, что шаг к пониманию достигнут. Не знаю, как будут развиваться эти представления у следующих поколений; это их проблемы. Я сделал то, что сделал: показал, как мы подошли к точке перехода, и указал его траекторию. Не могу пообещать вам, что самое страшное уже позади. Но «страшное» – понятие субъективное."